Тогда ещё жив был отец. Их положили в инфекционку, где перечень доступных продуктов был ограничен. За то каждый день в передачках она находила сюрпризы: забавные карикатуры, ракушки, открытки. Так папа общался с ней! Теперь всё это кануло в небытие, вместе с их старым домом. Злость за продажу которого не отпускала её уже несколько лет…

Приоткрыв дверь палаты, Таня прислушалась. Отчим с Олеськой уже были здесь. Мать первой ему позвонила, чтоб сообщить о своём возвращении. Боялась, что он на радостях станет бухать раньше срока. Отчим, конечно, расстроился. А Таня вообще была в шоке! И только Олеську несказанно обрадовала новость о том, что мама скоро вернётся домой.

Таня сделала вдох и вошла. Мать сидела на широкой больничной постели. Ноги её были под одеялом, а на коленях лежал Олеськие дневник. Она слюнявила палец, листая его, и громко цокала, отыскав что-нибудь нехорошее. Сестрёнка тем временем, постигала азы медицины, пытаясь понять, как устроена капельница.

— Олеся, ничего там не трогай! — прикрикнула мать.

Сестра насупилась. Но увидев Таню, мгновенно вернула себе позитивный настрой.

— Доброе утро! — бодрым голосом поздоровалась Таня.

— Наконец-то, — вместо приветствия фыркнула мать.

Одноразовая сорочка, какие обычно используют для операции, была велика. Из широкой горловины торчала гусиная шея.

— Мам, я на секунду, — добавила Таня, взглянув на часы.

— Ты была у врача? — воинственно бросила мама. И Таня представила, как несладко пришлось ортопеду.

— Да, — кивнула она.

— Что говорит? — мать покосилась на Лесю, давая понять, что сестра не в курсе происходящего.

— Говорит, что надо ещё полежать, — беззаботно сказала Татьяна.

Мама отбросила Леськин дневник:

— Мне что, больше нечем заняться, как только лежать здесь?

Таня вздохнула, призывая на помощь всю свою выдержку:

— Он настаивает! Говорит, что в твоём состоянии…

— Ты тоже поверила в эту чушь? — мама вспылила. И, словно ребёнок, сложив на груди свои тонкие руки, уставилась в пустое пространство.

Таня закрыла глаза. Она осознала, что бой предстоит не на смерть, а на жизнь. Да, она уболтала мать лечь в больницу! Но операция на ноге — это разовый акт, а вот то, что им предстоит…

— Леся, сходи, проверь, как там папа, — сказала она сестре.

Но Леська махнула рукой, продолжив вести «репортаж» из больницы.

— Да нормально с ним всё, — она сделала серию снимков на фоне стены.

И Таня прибегла к вранью:

— Он тебя звал! Сказал, это срочно!

С тяжким вздохом сестрёнка направилась к двери. Но, не дойдя до неё, обернулась.

— Ма! — поджав свои пухлые губки, сказала она, — А Танька мне велик свой не даёт!

— Ну и правильно делает, — буркнула мать, взглянув на неё исподлобья.

Олеська застыла на месте. Глаза её округлились:

— Почему?

— Убьёшься ещё! — ответила мама.

Спровадив сестру, Таня присела в изножье больничной постели. Она посмотрела на тумбу, где остался пакет с апельсинами. Здесь не было запаха медикаментов. И палата, с её светлым жилым интерьером была больше похожа на спальню. Пожалуй, здесь было гораздо уютней, чем дома! По крайней мере, просторнее и чище. Но, дом есть дом! Даже если под ванной разрастается плесень, а кухонный стол по ночам атакуют рыжие тараканы. Даже если соседи за стенкой, день и ночь грозятся зарезать друг друга. Даже если твой собственный угол настолько мал, что в нём не поместится кресло и столик для чтения. Ты всё равно дорожишь им! Ведь он всё-таки твой…

— Мам…, — начала, было, Таня.

Но мать, точно ждала провокации. Из её бледных губ зазвучали упрёки и жалобы! Они касались как медицины в целом, так и отдельно взятых её представителей. Она высказалась об их компетенции и неумении ставить диагноз. Назвала «коновалами» и велела им всем лечить «парнокопытных».

Таня взглянула на мать, упрямый профиль которой почти сливался по цвету с подушкой. Брови собраны в хмурую «галочку». Губы сжаты, что повествует о нежелании идти на уступки. Она тяжко вздохнула, понимая, что в таком состоянии спорить с матерью бесполезно.

— Есть независимые лаборатории, — сказала она примирительным тоном, — Можно сдать анализ повторно.

— Я не больна! — заартачилась мама и поправила сальные пряди. — А если они не могут вылечить ногу, то, как им стыда хватает ставить мне рак?

— Они не могут как раз из-за рака, — попыталась вмешаться Таня. Но её аргумент был раздавлен грозным маминым возгласом:

— Они бездари! Вот и всё!

Таня встала, взяла апельсин из пакета. Сладкий цитрусовый аромат распространился по комнате.

— Ты хоть ела? — спросила она.

Мать, сменив гнев на милость, махнула рукой:

— Я их больничную манку терпеть не могу!

Рукава однотонной сорочки топорщились в разные стороны. В таком виде она вызывала сочувствие. И Тане так захотелось обнять её! Однако, поймав мамин взгляд, она передумала. Дать волю чувствам означало — дать слабину. А любое проявление слабости в их семье считалось зазорным.

— Может быть, хочешь чего-нибудь? — осторожно спросила она.

— Домой хочу! — раздражённо ответила мама и с таким отвращением оглядела свою первоклассную «келью». Как будто вместо отдельной палаты она почивала на нарах. Чего стоило Тане добыть эту малость, в надежде на то, что в комфортных условиях мама скорее пойдёт на поправку.

— Ой! — всполошилась она, посмотрев на часы, — Мне на работу пора!

Мать отмахнулась:

— Иди! И Олеське скажи, пусть зайдёт! Свой позорный дневник заберёт.

Таня кивнула и с облегчением вышла в сияющий белыми стенами коридор. По лестнице вниз она шла, держась за перила. Тяжесть смертного приговора висела на шее ярмом. Словно только сейчас она вдруг осознала всю его необратимость. «Рак» — об этой болезни Таня когда-то читала, надеясь, что такая напасть никогда не коснётся её семьи. Им и так досталось по жизни! Отцовское сердце работало слишком усердно, и в один из обычных мартовских дней дало первый сбой. Такая «поломка» почти не имела последствий, и кардиолог заверил, что состояние в норме.

Второй из врачей, взявший отца на поруки, отчитывал их за халатность. Но боли в груди он объяснил патологией лёгких. Папа всегда «проповедовал» ЗОЖ, не курил и очень редко касался спиртного. Когда он умер, мать объявила бойкот медицине! А также мужчинам без вредных привычек. Что говорить! Отчим был антиподом отца. Возможно, поэтому их сомнительный с точки зрения Тани, союз держался уже почти десять лет.

На крыльце примостились голуби. Кто-то бросил огрызок буханки, и пернатые пировали, поочерёдно прикладываясь к пушистому мякишу. Денёк был чудесный! Солнце медленно расправляло свои косые лучи, лёгкий бриз шевелил листву на деревьях. Так хотелось сбежать к морю, на пляж.