А значит, Лили говорит маме правду:

– У него все в порядке.

Рут усаживается на двухместный диванчик, который когда-то принадлежал ее матери:

– Есть подвижки с повышением?

– Хочешь еще чаю?

– Присядь.

Лили садится на кровать.

– Расскажи мне. Я тут взаперти. Расскажи что-нибудь.

И Лили рассказывает об эпопее Адама с разведением рыб, которая уже не выглядит пустой затеей. Она обрисовывает место действия: лагерь к западу от Ки-гали. Описывает трудности и коллег-скептиков. Потом свою роль в сюжетном повороте: как после похода в пиццерию ей пришло в голову, что Хэл («папа одного мальчика в театральном кружке у Рози») может помочь Адаму. Адаму нужен специалист по рыболовному делу, который не был бы против его проекта, а Хэл – рыбак. Лили знала даже, что у него есть опыт работы с прудами для разведения рыбы. Хэл обмолвился об этом в пиццерии. А еще он сказал, что участвует в каком-то проекте по ремесленному производству морских водорослей в проливе Лонг-Айленд, для тех, кто ест только местные продукты. И знает кучу народу, что тоже лишним не будет, решила Лили. Она устроила Адаму встречу с Хэлом, и дело пошло: Адам привлек Хэла к проекту как консультанта, теперь они то и дело встречаются обсудить дела и заодно пропустить по стаканчику. «Ты точно не против?» – спрашивает Адам каждый раз, потому что очередная встреча с Хэлом значит, что Лили будет укладывать детей в одиночку. И хотя Лили могла бы возразить, она полностью поддерживает такое развитие событий, ведь оно избавляет ее от чувства вины и помогает Адаму продвинуть проект. Ему пока окончательно не дали зеленый свет, – говорит она Рут, – но благодаря спонсору, которого привел Хэл, на прошлой неделе они получили солидный грант. Теперь смогут собрать больше пожертвований и утихомирить сомневающихся.

– А что за человек этот Хэл? – спрашивает у нее мама, словно все остальное не имеет значения.

– Обычный.

Хорошо, что Лили познакомила Хэла с Адамом. Вот и пригодилось. Так думать меркантильно, но ведь меркантильность лучше безумия? Подруги, которым изменяли мужья, уверяют, что измена непременно связана с обстановкой дома. Однако Лили начинает казаться, что они не правы: можно хотеть чего-то одного и в то же время – совсем другого.

– У мужчины должны быть друзья, – говорит Рут. – Вот у твоего отца друзей совсем не было.

– М-м-м, – отвечает Лили.

– Адам – хороший отец.

– Да. – Лили замечает, как мама сползает набок на диване, выпрямляется – и снова сползает. Ей явно неудобно, наверное, даже больно. Вид у нее смущенный. Нечасто Лили приходилось видеть маму смущенной. Ей и самой становится неловко. Она смотрит в сторону, чтобы у мамы было немного личного пространства.

– Адам в прошлые выходные приходил с Рози, – продолжает Рут. – Как он на нее смотрел… У меня дыхание перехватило. И когда он ее новорожденную взял на руки… Помнишь?

– Конечно. – На самом деле Лили помнит смутно. У них есть фотографии, они и служат как память. Мамина неуемная энергия начинает раздражать и тревожить. С каких пор Рут употребляет выражения вроде «дыхание перехватило»? С каких пор предается меланхолическим воспоминаниям? Теперь Лили уверена – мама умирает.

– Все это следствие заниженных ожиданий, – продолжает Лили. – Видя, как женщина с любовью и нежностью держит ребенка, никто не говорит: «Какая прекрасная мать!» И ты ни разу мне не говорила: «Ты так смотришь на своих девочек, что у меня дыхание перехватывает».

Рут, опять скособочившись, внимательно смотрит на дочь.

– Извини.

– Не надо извиняться.

– Ладно.

– Ладно.

Они молчат. Лили глотает слезы.

– Можно мне еще чаю, милая?

– Конечно.

– И вот, возьми, пожалуйста. Повесишь по дороге?

Лили не заметила, что мама до сих пор держит полотенце, которым вытирала руки. Рука у Рут дрожит, как будто протягивает не полотенце, а гирю. Потом она сдвигается к самому краю сиденья и рывком встает. С трудом залезает в кровать.

– Ох, Лили, до чего же я устала. Вот только что было лучше, а сейчас снова выжата, как лимон.

Лили краем глаза следит, чтобы мама улеглась, потом идет вешать полотенце. Стикеры, наклеенные на стену, всё еще на месте – напоминание о спуске с возвышения, на котором стоит унитаз («Ступенька! Будь осторожна! Мы тебя любим!»). Мама сразу сняла все те, что Лили повесила, когда Рут вернулась из больницы, а эти не тронула – уже неделю висят.

– Зря я так, – говорит мама, когда Лили выходит из ванной.

Лили, не очень понимая, о чем речь, берет чашку.

– Мячики, – продолжает Рут. – Не надо было так. Жестоко это. Правильно он разозлился.

– Ты же сказала, он не возражал.

– Люди вроде твоего отца выражают недовольство другими способами.

– Какими?

– Он налево ходил.

Лили ждет продолжения. Но Рут молчит.

– Хочешь сказать, что он тебе из-за мячиков изменял?

Рут натягивает одеяло до самого подбородка. Совсем малюсенькая.

– И правда… Как-то по-дурацки звучит.

– Вовсе не по-дурацки. Просто это не так. Замерзла?

Рут кивает.

– Принесу чай.

– Лили.

– Да.

– Хочу, чтобы ты знала – отец не сам ушел. Это я его выгнала.

– Ладно, – отвечает Лили машинально.

– Ладно, – вторит мама.

Лили вспоминает Адама с Вирой. Ушла Вира сама или Адам ее прогнал? Разве это имеет значение? Итог все равно один. Нет отца Лили. Нет Виры. Интересно, мама пытается таким образом Лили приободрить или предостеречь? А может, Лили тут вообще ни при чем. Просто мама хочет, чтобы она знала. «Это дело моих рук».

Лили спрашивает мягко:

– А зачем ты всем говорила, что он ушел?

– Это была единственная версия, которую приняли бы мои родители.

Лили смотрит на маму еще немного, потом выходит за чаем. Прямо за дверью стоит Джун. Вид у нее усталый, но абсолютно счастливый.

– Я всё, – говорит она, забирается на кровать к Рут и залезает к бабушке под одеяло. Обнимает Рут и смотрит на Лили. – Я тут побуду. Забирай Рози и приходи.

– У Рози еще целый час учеба, – отвечает Лили. – Пойдем вместе.

– Я тут побуду.

– Хорошо, побудь немножко. Потом бабушке надо отдохнуть.

– Пусть остается. – Рут похлопывает одеяло с другой стороны от себя. – Иди, Лили, милая. Полежи с нами.

– Я хотела тебе чай принести.

– Чай подождет. Я уже согрелась.