Старуха в рваной сорочке бежала впереди толпы, за нею следовали дети, такие же пьяные и разнузданные, как и взрослые.

Вбежав в воду по колено, старуха остановилась и завыла, вскинув руки, и вся толпа подхватила этот животный вой, и дети подхватили, и по спине моей пробежали мурашки, когда я увидел, как поверхность озера дрогнула, покрывшись крупной рябью.

– Приготовиться, – шепотом скомандовал я, взводя курок мушкета. – Дитя, отвечаешь за девчонку.

Стараясь сохранять хладнокровие, я пытался держать в поле зрения и толпу, и поверхность озера.

Старухи подталкивали обнаженную девушку к воде, та пьяно взмахивала руками, словно отмахиваясь от мух, толпа кричала, выла и подпрыгивала, и вдруг озеро словно распалось, бурля и пенясь, и из открывшейся бездны высунулась пасть, усаженная огромными зубами, а потом над поверхностью поднялся шипастый хребет, и на песок ступила перепончатая лапа.

– Огонь, – сказал я, нажимая на курок.

Мы с Истоминым-Дитя выстрелили одновременно, средний Перелешин – с секундным опозданием.

Выхватив саблю, я кинулся к толпе, отчетливо понимая, что схватка с этим чудищем бессмысленна, краем глаза увидел дмитровского дворянина, повалившего на песок голую девушку, и рухнул наземь, сбитый с ног младшим Перелешиным, который бросился на чудовище с копьем.

Люди у костров метались, падали, кричали, выли, ползали на четвереньках, спасаясь от чудища, которое не торопясь выбиралось на берег, волоча склизлое брюхо по песку и надсадно дыша.

Средний Перелешин опустился на колено и выстрелил в морду зверя, я выхватил пистолеты и пальнул из двух стволов, а старший и младший Перелешины набросились на чудовище сбоку, улучив момент, когда оно подняло переднюю правую лапу и оглянулось через левое плечо, потеряв на мгновение равновесие. Зверь упал.

Подняв саблю, я подскочил к чудищу и со всего маху рубанул по глазу.

Зверь вдруг заколотил лапами, взметнулся, сбив меня хвостом с ног, и с ревом бросился в воду.

Истомин-Дитя выстрелил вслед, но чудовище уже скрылось в бурлящей воде.

С саблей в правой и пистолетом в левой руке я побежал к шалашу, возле которого сгрудились перепуганные голые люди.

– Где дети? – закричал я страшно. – Дети где?

Но люди не отвечали, трясясь от ужаса и рыдая.

Детей я нашел в шалаше – один был мертв, весь в крови, другой сидел у стены, обхватив голову руками.

Я рывком поднял его на ноги, взглянул в его лицо и содрогнулся: передо мной был взрослый мужчина дюймов пятнадцати ростом, кривозубый и перепуганный.

Тех, кто не успел сбежать, братья Перелешины связали попарно и погнали в Галич.

За моим конем бежал связанный по рукам гомункул, а Истомин-Дитя бережно прижимал к себе голую девушку, сидевшую перед ним. Кажется, она все еще не понимала, где она и что произошло.

Утром я попытался изложить на бумаге все, что помнил о событиях минувшего вечера, но слова не шли, и я замер с пером в руке, глядя на Истомина-Дитя и девушку, которые спали на полу, завернувшись в огромное одеяло.

Голая нога девушки высунулась из-под одеяла, и я вспомнил вдруг Юту.

Истомин-Дитя поднял голову, моргая спросонья.

– Собирайтесь и ждите здесь, – сказал я. – Загляну к старосте, и поедем.

Алексей Перелешин ждал меня в своей канцелярии.

– Спасибо за сыновей, – сказал он, придвигая ко мне чарку. – Теперь что?

– Сыновья твои и без меня не пропадут, – сказал я. – А я – к брату.

– Белой дороги тебе, Матвей Петрович.

Мы выпили перцовой, закусили требухой.

– А теперь пойдем-ка, покажу тебе пленника.

Я последовал за губным старостой.

Мы спустились во двор, в дальнем углу которого стояло полуутопленное в землю строение.

Губной староста кивнул сторожу, тот открыл дверь.

Крошащиеся от сырости кирпичные ступени вели в подземелье с четырьмя решетчатыми дверями.

Перелешин открыл решетку, но не позволил мне переступить порог. Взял у сторожа фонарь и поднял к потолку.

В углу маленькой камеры лежал тряпичный ком, а весь пол был залит какой-то желтоватой жидкостью.

Я ждал объяснений.

– Это все, что от него осталось, – сказал Перелешин. – Жижа. Желтая жижа. И даже без запаха.

– Собери в бочку и отправь в Москву, все до капли, – сказал я. – Адресат – Ефим Злобин, дьяк Патриаршего приказа, главный следователь по преступлениям против крови и веры. Гриф – «Слово и дело Государево».

Губной староста Перелешин побледнел.

– На всякий случай, – сказал я, – оставляю тебе помощника – Гуннара. Он парень крепкий и хитрый, пригодится…

* * *

Арман де ла Тур,

доктор, аптекарю Атанасиусу Пернату написал:

Как вы знаете, дорогой Атанасиус, я много лет работал бок о бок с доктором Конрадом Бистромом. И хотя разница в годах между нами не очень велика, я всегда считал себя учеником великого мужа и бывал несказанно рад, когда он по доброте душевной называл меня другом и коллегой. Изо дня в день мы трудились в его лаборатории, подчас забывая о еде, питье и сне, будучи всецело погружены в решение грандиозной задачи, завещанной Парацельсом и другими выдающимися умами, посвятившими свою жизнь Ars Magna. Между нами не было разногласий – они начались позднее, когда в доме Бистрома появилась Юта.

Однажды она упала и поранилась (эта маленькая крестообразная отметина до сих пор различима на ее лбу). Рана была незначительной, девочка вскоре утешилась. А поскольку у нас осталось немножко ее крови, доктор Бистром решил использовать ее в нашем очередном опыте.

И именно благодаря этим нескольким каплям наш эксперимент оказался чрезвычайно удачным.

Образовавшееся в результате опыта существо выросло здоровым и довольно развитым умственно.

Мы были так обрадованы, что даже дали имя гомункулу – Новус.

Разумеется, мы решили повторить опыт. Девочка на удивление легко пережила процедуру забора крови, а мы убедились, что ее кровь лучше всего подходит для наших целей.

Воодушевленные успехом, мы работали не смыкая глаз и не покладая рук, и с каждым опытом, как нам казалось, стремительно продвигались к цели.

Мы были так увлечены своим делом, что перестали обращать внимание на все, что не относилось к науке, и когда слуги сообщили, что убита кухарка Конрада, а Новус пропал, поначалу даже не поняли, о чем идет речь. Вдобавок сбежали остальные гомункулы – затерялись, растворились в огромном городе.

Вот тогда-то учитель и открыл мне тайну Юты, рассказав, при каких обстоятельствах она появилась в его доме.