К благу или нет, но в последние минуты жизни Всевышний даровал Кяриму рассудок. Он не чувствовал боли, не чувствовал, как палящее солнце обжигает его лицо. Ему было хорошо. Перед глазами Кярима, словно кадры старого доброго фильма, пронеслась вся его жизнь. Вот отец нежно обнимает их с Али, читает книжку. Они смеются вместе с отцом над поступками незадачливого героя. Вот Кярим и Али бегут по кромке воды. Волны накатываются на берег и пытаются ухватить мальчишек за ноги. Али звонко смеется и протягивает брату свою руку. А вот уже мама поправляет воротник его пиджака, у него выпускной. Впереди вся жизнь.

Кяриму неожиданно стало очень легко, словно с плеч слетела тяжелая, ненужная ноша. Он глубоко вздохнул, свежий морской воздух заполнил легкие. Ему захотелось расправить руки и взлететь.

С высоты столба, к которому его привязали, был прекрасно виден берег Апшерона. На миг ему показалось, что он видит двух мальчишек, бегущих наперегонки с ветром…

– Али, прости меня. Зухра…

Кярим улыбнулся.

– Я люблю вас. Аллах велик!..

Глаза его затуманились, тело обмякло.

Огромная птица заслонила собой солнце и стрелой рванулась к висящему на столбе трупу.

«Завокзальная» неспешно готовилась ко сну. Дневная суета, так характерная для бакинских двориков довоенной поры и унаследованная теми, кто переселился под землю, постепенно сходила на нет. Нарды и домино уступили место картам и тут же, как грибы после дождя, появились импровизированные тотализаторы.

И вот уже с разных концов платформы раздается:

– Ставлю дикон на Рапика!

– Братуха, прими лабазник на Черепа!

– Ставлю все на Джоника!

Так было вчера, так есть сегодня и так же будет завтра. Откуда подобная уверенность? Просто с годами, минувшими после Катастрофы, «завокзальные» (а сменилось уже целое поколение!) не только не растеряли того, что выделяло их от других общин Баку, но и укоренили все царившие тогда обычаи, всю ту царившую несравнимую атмосферу. «Завокзальные» – такой же бренд, как и «арменикендские», «монтинские», «баиловские» и многие другие золотые районы довоенного Баку.

Сюда, словно бабочки, слетались «джентльмены удачи» со всех станций, и каждый был уверен: его тут примут по первому разряду. В свою очередь и он обещался никого не подводить.

Любили ли в метро «завокзальных»? Сложно сказать. Вроде за что можно любить воришек и мошенников, карточных шулеров и откровенно бандитствующих? Но ведь было немало случаев, когда эти самые бандиты помогали разобраться в непростых и запутанных делах. Тут свято соблюдали неписаный воровской кодекс чести, абсолютно непонятный человеку порядочному и совершенно неприемлемый им. Как ни крути, но именно соблюдение этих законов и отличало «завокзальных» от артемовских отморозков.

А если кому-то этот закон был неугоден и мешал обделывать свои делишки, тот долго на станции не задерживался: у Папы с такими разговор был короткий.

Папа – так ласково называли своего главаря «завокзальные». Он для них действительно был словно родной отец: следил за своими «детьми», карал или миловал провинившихся, поддерживал мир и порядок на станции.

* * *

Была почти полночь, когда в покои Папы тихонько постучались.

День выдался трудным. Молокане попросили разобраться с должником: тот, по слухам, денежки имел, но расставаться с ними не спешил. Вроде ничего нового, рядовая ситуация. Да только ребята повели себя борзо, заигрались. Что с них возьмешь? Молодые, неоперившиеся еще. Только перепуганный должник взял и вздернулся, и в сухом остатке получили одни убытки: ни долга молоканам, ни своей маржи, да еще и женщина с двумя спиногрызами, вдова и дочки самоубийцы.

С молоканами он все уладил, те люди понятливые и сумеют ситуацию себе на пользу обернуть, в этом Папа не сомневался. А вот что со своими делать?

Папа не был бы папой, если бы и тут не нашел выхода. Сначала борзых юнцов полдня продержали в подсобке, что служила чем-то вроде КПЗ, и лишь потом снизошел объявить им приговор. Само собой, парни ждали самого худшего, вплоть до изгнания со станции. Но Папа милостив, поэтому с них вычтут ту маржу, что они так бездарно профукали. И вдова с ребятней теперь переходит на их полное попечение.

Мальчиши-плохиши были рады несказанно. Папа тоже остался доволен: и деньги в общаке будут, и слава о его справедливости получит еще одно подтверждение. А главное, лично ему это ничегошеньки не будет стоить.

Вот сейчас бы напиться чаю, да и спать. А тут какой-то визитер!

Мужчина открыл дверь: и кого принесла нелегкая?

Афтандил, телохранитель, за ним в полумраке еще кто-то.

– Папа, тут Глобус, говорит, новость, важная очень.

– Что за новость, родной? Такая важная, что до утра никак, да?

Глобус, славный малый, глаза и уши «завокзальных». Его голова действительно напоминала шар – почти идеально круглая и большая. А еще парень имел абсолютный слух, прекрасную память и особый нюх на новости: он мог тихо попивать чай в какой-нибудь забегаловке, бродить в торговых рядах в «Черном городе» или прикидываться спящим после обеда – его уши безошибочно выбирали информацию, которая была важна и необходима «завокзальным» и сейчас, и в перспективе.

– Здравствуй, Папа! – Глобус протянул руку для приветствия. – Принес тебе новости с острова.

Папа жестом попросил Афтандила оставить их вдвоем с парнем.

– Рассказывай…

Независимому Азербайджану на момент Катастрофы было всего-то двадцать с небольшим лет от роду. Если раньше за спиной республики стоял Союз, то теперь, после его распада, многое приходилось решать самим, многому учиться заново, что-то терять, а что-то – находить. Само собой, страну поначалу лихорадило, равно как трясло и все остальные бывшие республики огромной некогда страны. Азербайджан просто не стал исключением. Как и везде, государству тогда было не до нужд маленького человека, приходилось решать проблемы глобальные, а иногда и переживать острые периоды борьбы за власть. И этот маленький человек выживал, как мог, не брезгуя заработками не совсем честными, а иногда и вообще открыто криминальными.

Амирхан Юсупов был как раз таким маленьким человеком, который пытался найти свое место в жизни. От других, таких же, как и он, Амирхана отличало лишь одно – амбиции. А еще богатый жизненный опыт, такой, какой имел далеко не каждый. Так получилось, что в этой жизни он умел одно – воевать. И теперь, демобилизовавшись, он ехал домой, понимая, что рассчитывать на престижную работу ему не приходится.

Так и вышло: хорошей денежной работы ему не предлагали, бизнесмен из него оказался никакой. Помыкавшись, Амирхан решил заняться тем, что умел и что у него всегда прекрасно выходило. Нет, не воевать, конечно. Но разве только на войне нужны специальные навыки?