Он похлопывает по лэптопу на письменном столе.

– Здесь все твои работы за последние пятнадцать лет. И даже те исследования, которые ты проводил до прихода в лабораторию «Скорость». Пароль не нужен, доступ свободный – смотри, пользуйся. Может, что-то вспомнится.

Лейтон идет к выходу, но у порога оборачивается:

– Кстати, дверь будет на замке. – Он улыбается. – Исключительно ради твоей же безопасности.

* * *

Сижу на кровати с лэптопом и пытаюсь придумать, как же мне охватить весь объем информации, содержащейся в десятках тысяч папок.

Папки сгруппированы по годам и уходят в далекое, еще до премии Павиа, прошлое, а некоторые даже относятся к колледжским временам, когда у меня только проклюнулся интерес к тому, что стало потом целью всей моей жизни.

Работы в более ранних папках мне знакомы – это черновики доклада, ставшего в результате моей первой публикацией, отрывки из близких к этой теме статей – все, что так или иначе вело к моей работе в лаборатории Чикагского университета и построению моего первого, крошечного куба.

Информация из «чистой комнаты» тщательно рассортирована.

Я читаю и читаю файлы на экране лэптопа, пока не начинает двоиться в глазах, и продолжаю даже потом, отмечая, как исследование уходит все дальше от того пункта, на котором я остановился в своей версии моей жизни.

Ощущение такое, будто я лишился памяти и теперь читаю собственную биографию.

Работа, работа, работа. Каждый день.

Записки становились все яснее, точнее, полнее.

Но по мере того, как попытки создать суперпозицию макроскопического диска заканчивались ничем, в записках начинали звучать отчаяние и безнадежность.

Глаза закрываются, и я ничего не могу с этим поделать.

Выключаю свет на прикроватной тумбочке, ложусь и натягиваю на голову одеяло.

В комнате темно хоть глаз выколи. Единственное пятнышко света – зеленая точка высоко на стене напротив моей кровати.

Камера, работающая в режиме ночного видения.

Кто-то следит за мной, за каждым моим движением, за каждым вдохом.

Закрываю глаза, стараясь отключиться. Но каждый раз, когда я так делаю, в голове снова и снова вспыхивает одна и та же картина: стекающая струйкой кровь – на ее лодыжке, на голом подъеме.

И черная дыра между глазами.

Как легко было бы сдаться!

Опустить руки.

Я касаюсь в темноте нитки на безымянном пальце и говорю себе, что у меня есть другая жизнь, настоящая – где-то там.

Так бывает при отливе: ты стоишь на берегу, а море высасывает и уносит песок из-под ног. Так и со мной сейчас – родной, привычный мир и поддерживающая его реальность отодвигаются, уходят…

Может быть, если не сопротивляться, не противиться, то эта действительность постепенно унесет меня?

* * *

Из сна меня вырывает шум.

Кто-то стучит в дверь.

Я включаю свет и сползаю с кровати, плохо соображая, что к чему и сколько я проспал.

Стучат громче, настойчивее.

– Иду! – отзываюсь я.

Пытаюсь открыть дверь, но она заперта снаружи.

Слышу, как в замке что-то поворачивается.

Дверь открывается.

Стоящая в коридоре женщина в черном, с запа́хом платье держит два стаканчика с кофе и блокнот под мышкой. Я смотрю на нее и не могу вспомнить, где и когда ее видел. Потом память проясняется: она вела – или, по крайней мере, пыталась вести – злосчастный дебрифинг в тот вечер, когда я пришел в себя возле куба.

– Джейсон, привет. Аманда Лукас, – представляется она.

– Да, точно.

– Извини, что вломилась. Я не хотела, но…

– Ничего, всё в порядке.

– Время есть? Мы можем поговорить?

– Э… конечно.

Я отступаю, даю женщине войти и закрываю дверь. Выдвигаю из-под стола стул, предлагаю ей сесть.

Она ставит на стол картонный стаканчик.

– Принесла кофе. Если хочешь…

– Спасибо, – благодарю я и беру стаканчик.

Сажусь на край кровати.

Кофе согревает пальцы.

– У них был там еще такой… шоколадно-ореховый, но тебе ведь нравится обычный, черный, да?

Делаю глоток.

– Да, отлично. То, что надо.

Аманда отпивает из своего стаканчика.

– Для тебя все должно быть так странно…

– Да, можно и так сказать.

– Лейтон говорил, что я могу прийти?

– Да, говорил.

– Хорошо. Я здешний психиатр. Работаю уже почти девять лет. Сертифицированный специалист и все такое. До того как поступить на работу в лабораторию «Скорость», вела частную практику. Ты не против, если я задам несколько вопросов?

– Спрашивай.

– Ты сказал Лейтону… – Лукас открывает блокнот. – Цитирую: «Вместо последних десяти лет – огромный зияющий провал». Верно?

– Верно.

Женщина пишет что-то карандашом.

– Тебе случилось в последнее время пережить или стать свидетелем какого-либо опасного для жизни события, которое вызвало сильный страх, ужас, ощущение беспомощности?

– У меня на глазах убили Дэниелу Варгас. Ей выстрелили в голову.

– О чем ты говоришь?

– Ваши люди убили мою… убили женщину, с которой я был. Это произошло перед тем, как меня доставили сюда, – рассказываю я. Вид у Аманды совершенно потрясенный. – Подожди-ка. Ты не знала об этом?

Она переводит дух, берет себя в руки и качает головой.

– Какой ужас…

– Не веришь? Думаешь, сочинил?

– Хотелось бы знать, помнишь ли ты что-нибудь из твоих странствий за эти четырнадцать месяцев.

– Я уже говорил, что ничего не помню.

Лукас снова пишет что-то в блокноте.

– Интересно. Ты, может быть, уже забыл, но в начале того неудачного дебрифинга ты сказал, что твое последнее воспоминание связано с баром на Логан-сквер.

– Не помню, чтобы говорил что-то такое. Я был тогда немного не в себе.

– Конечно. Итак, что было в самом кубе, ты не помнишь. Ладно. На следующие вопросы отвечай коротко – да или нет. Проблемы со сном?

– Нет.

– Повышенная раздражительность или злость?

– В общем-то, нет.

– Проблемы с концентрацией?

– Не думаю.

– Настороженность?

– Да.