Кроме них, в кабине никого больше нет.

Даже здесь, на высоте, вечерний воздух напитан сладкими запахами «муравейника» и «сахарной ваты».

Детский смех доносится с карусели.

Радостный женский вскрик раздается со стороны миниатюрной площадки для гольфа далеко внизу.

И настойчивый прорыв Джейсона через все это.

Он целует Дэниелу, и она чувствует, как его сердце громыхает отбойным молотком под ветровкой.

Потом они обедают в симпатичном и не вполне подходящем им по финансам ресторанчике, и все это время разговаривают и разговаривают, чего не случалось давным-давно.

Они никого не обсуждают, не предаются воспоминаниям в духе «А вот когда…», но обмениваются идеями.

Приканчивают бутылочку «Темпранильо».

Заказывают другую.

Подумывают о том, чтобы провести ночь в городе.

Дэниела думает, что уже давненько не видела своего мужа таким страстным, таким уверенным в себе.

В нем снова горит огонь. Он снова влюблен в жизнь.

Где-то на середине второй бутылки Джейсон ловит ее в тот момент, когда она смотрит в окно, и спрашивает:

– О чем думаешь?

– Опасный вопрос.

– Понимаю.

– О тебе.

– А что такое?

– У меня такое чувство, будто ты пытаешься переспать со мной. – Женщина смеется. – В том смысле, что ты стараешься там, где стараться вовсе не обязательно. Мы – старая пара, а ты ведешь себя так, словно… э…

– Ухаживаю за тобой?

– Точно. Пойми меня правильно, я не жалуюсь. Вовсе нет. Это так восхитительно! Наверное, проблема в том, что я не понимаю, откуда это все идет. Ты в порядке? Не случилось ли чего, о чем ты мне не говоришь?

– У меня все хорошо.

– Значит, причина в том, что тебя на днях едва не сбило такси?

– Не знаю, промелькнула ли у меня тогда вся жизнь перед глазами, но, когда я пришел домой, все вдруг предстало в ином свете. Более реальном. В особенности ты. Даже сейчас я как будто вижу тебя впервые, и у меня живот сводит от волнения. Думаю о тебе каждую секунду. Думаю обо всех тех решениях, которые и создали этот момент. Благодаря которым мы сидим сейчас здесь, вдвоем, за этим прекрасным столиком. Думаю о тех событиях, которые могли бы помешать этому случиться, и о том, как все… не знаю…

– Что?

– Как все хрупко. – Джейсон ненадолго замолкает. Лицо у него задумчивое. А потом он снова начинает говорить: – Даже страшно становится, когда понимаешь, что каждая наша мысль, каждое решение, каждый выбор создает ответвление, новый мир. Вот сегодня, после бейсбола, мы пошли сначала на Военно-морской пирс, а потом отправились сюда, на обед – так? Но это только одна версия случившегося. В другой реальности вместо пирса мы могли пойти на симфонический концерт. Или остались бы дома. Или попали бы в автоаварию на Лейкшор-драйв и вообще никуда не доехали бы.

– Но ведь никаких других реальностей не существует.

– Вообще-то они столь же реальны, как и та, в которой в данный момент существуем мы.

– Разве такое возможно?

– Это загадка. Но ключи есть. Большинство астрофизиков считают, что источником силы, удерживающей вместе звезды и галактики – того, благодаря чему работает вся вселенная, – является некая теоретически существующая субстанция, ни измерить, ни наблюдать которую непосредственно мы не можем. Нечто, называемое темной материей. И именно из темной материи состоит большая часть известной вселенной.

– И все-таки что она собой представляет?

– Никто толком не знает. Физики продолжают выстраивать новые теории, стараясь объяснить ее происхождение и суть. Мы знаем, что она обладает гравитацией, как обычная материя, но при этом состоит, должно быть, из чего-то совершенно нового.

– Новая форма материи.

– Совершенно верно. Некоторые сторонники теории струн полагают, что она может быть ключом к существованию мультивселенной.

Дэниела на секунду задумывается, а потом спрашивает:

– Все эти реальности, где они?

– Представь, что ты – рыба, плавающая в пруду. Ты можешь двигаться вперед и назад, из стороны в сторону, но никак не вверх, из воды. Если за тобой наблюдает кто-то, стоящий у пруда, ты даже не догадываешься о его существовании. Для тебя вся вселенная – твой маленький пруд. А теперь представь, что кто-то наклоняется и вынимает тебя из воды. Ты видишь, что весь твой мир – лужица. Ты видишь другие пруды. Деревья. Небо. Ты понимаешь, что являешься всего лишь частичкой огромной, намного более загадочной реальности, чем та, которую представляла себе.

Дэниела откидывается на спинку стула. Отпивает вина.

– Значит, все эти тысячи других прудов здесь, вокруг нас, прямо сейчас, но нам они не видны?

– Совершенно верно.

В таком духе Джейсон говорил и раньше. Не давал ей уснуть допоздна, излагая самые необычайные теории, иногда проверял на ней какие-то мысли, по большей части пытаясь просто произвести впечатление.

Тогда это срабатывало.

Срабатывает и теперь.

Женщина ненадолго отворачивается и глядит в окно возле их столика. Мимо неспешно бежит вода, и свет от окружающих зданий сливается в бесконечное мерцание, скользящее по похожей на выдувное стекло поверхности реки.

Потом она снова смотрит на Джейсона поверх ободка бокала. Их глаза встречаются, и огонек стоящей на столе свечи дрожит между ними.

– И ты думаешь, что где-то там, в одном из тех прудов, есть другой ты, обрекший себя на это исследование? Тот, кто осуществил все те планы, которые когда-то, пока жизнь не встала на пути, строил ты?

Мужчина улыбается:

– Такая мысль приходила мне в голову.

– И есть другая я, ставшая знаменитой художницей? Обменявшая вот это все на то?

Джейсон подается вперед, отодвигает в сторону тарелки и берет обе руки Дэниелы в свои.

– Если там и есть миллион прудов, в которых живут миллионы тебя и меня – живут по-разному, иначе и похоже, – лучше этого, лучше того, что происходит здесь и сейчас, нет и быть не может. И в этом я уверен тверже, чем в чем-либо другом.

Голая лампочка под потолком бросает резкий, моргающий свет на крохотную, тесную камеру. Я лежу на железной кровати. Лодыжки и запястья скованы зажимами и соединены цепями посредством замковых карабинов с рым-болтами в стене.

Дверь закрыта на три запора, но меня так напичкали седативами, что я и пальцем шевельнуть не могу.

Она открывается.

На Лейтоне смокинг.

Очки в проволочной оправе.