– Вы оказываете мне великую честь, милорд, но я никогда больше не выйду замуж. Я имею на то одобрение моего дяди, короля Англии. – Это была неправда, но Малкольм все равно не узнает этого, подумала она.

– Я не намерен спрашивать разрешения у вашего дяди, мадам. – Голос Малкольма слегка дрогнул. – Я слишком долго ждал. Теперь вы моя.

– Может быть, отложим этот разговор до завтрашнего утра? – Элейн лихорадочно искала выхода. Она заметила невдалеке Майкла; он стоял, опираясь на меч. Она сдвинула брови – еще никогда ей не доводилось видеть своего главного конюха с мечом в руке. – Вы и ваши люди, наверное, очень устали, а столь важные дела следовало бы обсуждать в более торжественных условиях…

Он тихо засмеялся:

– Что там обсуждать? Мы уедем этой же ночью.

– Нет! – Со сверкающими глазами она шагнула к нему. В зале настала мертвая тишина.

– Оставьте мой дом, сейчас же, или я позову стражу!

Неста стала тихонько прокрадываться к своей хозяйке, зажав в руке острые ножницы для рукоделия.

– Я думал, это вся ваша стража. – Малкольм с усмешкой окинул взглядом полутемный зал.

Там были все ее служанки, ее приближенные дамы, Хол, Майкл, мальчики, состоявшие при лошадях, даже Кенрик, ее повар, и с ним молодые поварята, а также три пажа, раньше служившие уже ей, а потом отданные на обучение рыцарю, который должен был обучить их всем премудростям рыцарского искусства. Элейн смертельно боялась за них всех. Отсутствовали только Сэм, Ронвен и Энни с детьми. Элейн вознесла в душе молитву Богу, поблагодарив его за то, что по ее просьбе Ронвен успела увести детей в лес. Повернувшись к Малкольму и глядя ему смело в глаза, она произнесла:

– Сэр, оставьте мой дом, пожалуйста. Сожалею, но ваши притязания напрасны.

В воздухе повеяло холодом.

– Уверен, вы притерпитесь ко мне, Элейн, и полюбите меня. Увы, поскольку ваш дядя король Англии и, как вы говорите, думает о своей племяннице, мне из политических соображений придется сделать так, чтобы он не знал, куда вы исчезли. Мы уедем тихо, навсегда растворимся в темноте. Если вы все сделаете так, как я скажу, никто не пострадает.

– Нет! – твердо произнесла она. – Я не поеду с вами.

– Боюсь, что мне в таком случае придется применить силу. Вы сами решили участь своих людей. Вы сами, леди Элейн из Честера, приговорили их к смерти! – Малкольм щелкнул пальцами, и его люди схватились за мечи.

Скрежет их о ножны отозвался непривычно жутко и дико в старом, гостеприимном доме.

Майки, не колеблясь, обнажил меч и с гневным криком кинулся к своей госпоже, но тут же был сражен мечом врага.

– Майкл! – услышала она свой душераздирающий крик, Малкольм рванулся к ней и, схватив за руку, с силой привлек к себе. Увидев это, Неста, верная, робкая Неста, занесла за его спиной руку – острия ножниц угрожающе сверкнули в ее руке. Но в этот момент оруженосец Майкла шагнул к ней – она упала с тихим стоном, пронзенная его мечом. Элейн ничем не могла помочь своим домочадцам. Малкольм, скрутил ей руки, поднял ее и понес огромными шагами через весь зал, где со страшными криками продолжали бороться люди. Она бешено сопротивлялась, но он не обращал на это внимания. Полутемный зал был залит кровью. На полу в лужах крови лежали женщины и мужчины. В глубине зала за возвышением огонь побежал по занавесям. Элейн видела, как один из людей Малкольма обходил зал с подсвечником, поднося его ко всему, что могло гореть.

Во дворе было холодно и тихо. Весь ужас неравной схватки и предсмертные вопли остались в замке. Не говоря ни слова, Малкольм перекинул Элейн через седло и, усевшись сзади, тут же послал лошадь галопом. Двое его людей поскакали за ним. Последнее, что она видела сквозь пелену своих распущенных волос, – это были два всадника, скачущие позади. Больше она уже ничего не видела, ее сознание помутилось. Лошади вырвались за ворота и понеслись по пыльной, залитой лунным светом дороге.

II

Годстоу

Трясущимися руками Изабелла вскрыла письмо. Печать графини Честер колола ей пальцы. Эта женщина распоряжалась собственной судьбой, была свободна! Она состроила злобную гримасу, глянув на сестру, ведавшую милостыней, которая сидела около нее. Четки в изуродованных ревматизмом пальцах перекрутились. Уж не думают ли они, что она ничего не заметила? Письмо было уже вскрыто. Печать поддели лезвием ножа, а потом расплавили, возможно, на лезвии того же ножа, только сначала раскалив его над огнем. Если потом подержать печать прижатой к бумаге, то она пристанет, как будто так и было.

Письмо от Элейн было немногословным. Судя по дате, оно было отправлено накануне Иванова дня – за два дня до него. Элейн писала: «Будьте терпеливы, дорогая Изабелла. Я написала письмо королю с просьбой освободить вас и разрешить переехать ко мне с тем, чтобы вы отныне жили на моем попечении…»

«На ее попечении!» – в ярости повторила Изабелла. Затем, пожав плечами, она начала рассуждать. Не все ли равно, каково будет попечение, обещанное ей Элейн, если оно вызволит ее, Изабеллу, из проклятого монастыря? Ей и письмо отдали только из-за того, что в нем упоминалось имя короля. Побоялись его сжечь. Просто не посмели, а так бы обязательно сожгли. Ну, ничего. Теперь письмо у нее. Она вцепилась в него пальцами так, что пергамент захрустел. Элейн вольна обещать ей что угодно. Главное – выбраться отсюда, а дальше пусть Элейн только попробует посягать на ее свободу!

III

«Дети. Надо узнать про них, найти их», – билась в голове у нее мысль, в такт цоканью лошадиных копыт.

«Дети, Матерь Божья, мои дети».

Элейн пыталась пошевелиться, но ее руки и ноги были словно налиты свинцом; она приоткрыла глаза, и все перед ней поплыло. Был ясный день. Она никак не могла сообразить, сколько дней они уже были в пути – два или три дня? Элейн потеряла счет времени. Она чувствовала, как припекает солнце; под нагретым капюшоном плаща ей было трудно дышать. Ремень, которым она была привязана к седлу, все сильнее сдавливал ей ребра.

– Джоанна, Хавиза, – шепотом произнесла она, но ее услышали. Лошадь перешла на шаг; мужская рука ослабила ремень у нее на талии.

– Ты проснулась? – Малкольм заглянул под капюшон и, сняв его с ее головы, открыл ей лицо. – Мы остановимся на отдых, когда пересечем границу.

– Границу? – У нее запеклись губы, она еле говорила.

Он ухмыльнулся:

– Да, уже недалеко.

– Джоанна, Хавиза. – Она попыталась оттолкнуть его руку, но он этого даже не заметил. Шлепнув лошадь, он послал ее легким галопом и крикнул всадникам, чтобы поспешали за ним. Сознание Элейн было замутнено. Она не помнила резни в замке, но в ее голове постоянно билась мысль о детях. Ее переполнял смертельный страх за их жизнь. «Джоанна, Хавиза». – Она беззвучно шевелила губами, повторяя имена своих дочерей.

Они остановились на привал на окраине болота среди пустынных холмов, поросших вереском. Садилось солнце. Элейн отошла в сторонку от мужчин и, опустившись перед лужей, в которой скопилась рыжеватая болотная вода, стала брызгать ею на лицо, чтобы очнуться. Ее мутило, ужасно стучало в висках. Малкольм стоял неподалеку и, уперев руки в бока, наблюдал за ней. С лица у нее капала вода, руки были мокрые. Поджав ноги, она села на колючие стебли вереска.