– Роберт!

Голос брата прозвучал, как громовой раскат. И громовым ударом показалась Роберту оплеуха, которую тот закатил ему с такой силой, что у него челюсти затрещали. Роберт зашатался и упал как подкошенный. Он лежал и не шевелился.

Элейн тоже долго стояла недвижимая и не могла прийти в себя. Затем она подняла голову и огляделась. Появление Роджера де Куинси было очень кстати. Но что это было там, до того, как он появился, там, в леденящей душу темноте? Голова у нее шла кругом, она терялась в догадках – что это было? Что или кто напал на ее мужа из темноты? Но что бы это ни было, именно это спасло Элейн.

Ее вернуло на землю легкое прикосновение к плечу – рядом с ней стоял ее деверь.

– Я благодарна вам, – улыбнулась она ему. Роджер отвязал веревку, впившуюся ей в руку. Его лицо было сурово, губы решительно сжаты.

– Я виноват перед вами. Но знайте: я дал королю обещание, что впредь Роберт будет обращаться с вами, как подобает рыцарю.

Запахиваясь в плащ, Элейн сжала рукой талисман у себя на груди и посмотрела на мужа, мешком лежавшего без чувств.

– Хорошо бы все так и было. – Ее голос после пережитого звучал чуть с хрипотцой.

Роджер улыбнулся. Всякий раз, когда ему доводилось встречаться с невесткой, она поражала его своей красотой и достоинством. Но в этот раз он увидел в ней нечто новое, чего раньше никогда не замечал. Элейн смотрела мимо него, в ночь, и в этот момент в ней было что-то дикое, недоступное. Она была похожа на неприрученного сокола.

– Роберт действительно будет рыцарем, мадам, – уверил он ее. – Мужчины всего христианского мира поднимают мечи в защиту Креста Господня в ответ на призыв короля Франции. Король Генрих решил, что ваш муж отправится в крестовый поход в Святую землю.

Ее зеленые глаза стали огромными на бледном лице.

– В Святую землю?

Он кивнул:

– Ваш муж еще очень долго не потревожит ни вас, ни вашу семью, моя дорогая. Он поедет в Иерусалим.

Позади них, над безлюдными болотами, ночной ветерок начал понемногу теплеть, и небо неожиданно прояснилось.

I

Поместье Сакли. Июнь 1253

Утренний воздух был ласков и свеж, на траве еще сверкала роса. Элейн, мягко осадив молоденького жеребца, перешла на шаг и улыбнулась ехавшему рядом с ней всаднику.

– Он хорош. Ты можешь уже с завтрашнего дня объезжать его.

– Одно удовольствие ездить на нем, миледи. – Жмуря глаза от солнца, Майкл смотрел, как за жеребцом по пятам бегут две огромных собаки-волкодава. Молодой конь был приучен к собакам; он их знал с тех пор, как ожеребилась его мать. Его хозяйка жить не могла без собак; они бегали за ней хвостом, как и ее девочки, маленькие дочки.

Соскочив с лошади, Майкл нырнул под ее голову, чтобы успеть подать руку миледи, но она всегда опережала его, легко и грациозно, как танцовщица, скользнув по седлу, уже была на земле и стояла, посмеиваясь. Ей было забавно, что ее старший конюх так расстраивается из-за этого.

С той поры, как ее муж уплыл под парусами во Францию, откуда рыцари шли крестовым походом в Святую землю, Элейн перенесла все свое хозяйство из Фозерингея в свой родовой замок в Молверн-Хиллс, дарованный ей отцом по случаю брака с Джоном. Теперь это старое каменное, растянувшееся по усадьбе сооружение, которое она называла своим домом, стояло у них за спиной. Его стены нежно-персикового цвета освещало солнце. Замок утопал в садах и парках. Вокруг простирались поля и виднелись постройки ферм богатых земельных владений Элейн. Она вела хозяйство с размахом, по-королевски. Все слуги большого дома, конюхи при огромных конюшнях, селяне, возделывавшие поля и сады, славили хозяйку, при которой в этих местах царили благополучие и мир.

От Роберта она получила два письма. Последнее ей привезли два года назад, и с тех пор он молчал. Майклу тоже было чем помянуть де Куинси. Когда он, Майкл, был еще мальчишкой и состоял при лошадях, тот в пьяном угаре едва не забил его до смерти. А при графине Честер он дослужился до положения главного конюха над всеми конюшнями, в которых разводили лошадей самых чистых кровей.

– Мне надо домой, Майкл. – Элейн улыбнулась ему своей медленной, прекрасной улыбкой, от которой у мужчин млело все внутри; иногда Майклу чудилось: а вдруг… Но нет, конечно, ничего такого. Она совсем не обращала внимания на мужчин. В свои тридцать пять лет она была великолепной хозяйкой и матерью; любила своих детей, превосходно вела дела в своих владениях и, насколько ему было известно, спала одна, проводя ночи в покое и благочестии. Правда, ходили всякие слухи, и он тоже был наслышан, как и все. Поговаривали, будто у миледи любовником был призрак, что в сумерках рядом с ней видели его высокую фигуру рядом с ней. Но кто этому верил?

Он взял жеребца за поводья и долго смотрел, как она идет к дому, а по пятам за ней бегут собаки. Ему еще не доводилось слышать, чтобы какая-нибудь знатная дама выезжала одна, без сопровождения, и так вольно и бесстрашно объезжала свои земли, как это часто делала леди Честер. Возможно, сопровождающими ей служили собаки. Усмехнувшись, он проводил их глазами. Лиулф и Энкрет, трехлетние псы на высоких лапах, с серыми боками, были потомками старого Доннета, подаренного графине, по слухам, самим королем Шотландии.

Когда Элейн подошла к дому, обе собаки улеглись в тени у дверей, ожидая ее команды. Только тогда женщины, прислуживавшие в доме, могли приблизиться к хозяйке со своими вопросами. Старшей над служанками была леди Ронвен, которая держала их в ежовых рукавицах, так же как и двух девочек, которые иначе, дай Элейн им волю, бегали бы по дому босиком и растрепанные, как дети простых крестьян, трудившихся на ее земле. Майкл видел, как из дома выскочила и бросилась к матери на шею маленькая Хавиза, крепкая, низкорослая девочка с упрямым подбородком, темноволосая и симпатичная, похожая на отца. Ухмыляясь про себя, Майкл повел лошадей в стойла. Если Хавиза завладеет матерью надолго, Майкл не увидит свою хозяйку до завтра.

– Нам сошьют новые платья к летнему празднику, – звонко щебетала Хавиза, спрыгивая с рук матери.

Элейн нежно посмотрела на дочку.

– Расскажи, какие они будут. – Но одновременно она мыслями была в конюшне, где стоял ее лучший жеребец с сильно пораненной ногой. Это был единственный сын Непобедимого, очень похожий на своего покойного отца, и ее любимец. Она решительно вернулась мыслями к ребенку и, наклонившись к Хавизе, обняла ее. Та продолжала щебетать.

– Мое будет желтым, с бантиками здесь, здесь и здесь. – Руки маленькой девочки летали вокруг ее маленькой фигурки. – А у Джоанны будет красное. А у Энкрет и Лиулфа тоже будут ленты на шеях, завязанные бантами, – у одной красный бант, а у другого – желтый.

Элейн засмеялась от восторга.