Переправились через Днепр, уж когда солнце высоко стояло, через Подольские ворота и через весь Подол проехали невозбранно, поражаясь шуму-гаму и многолюдству.

Стучали в кузнях молоты, тяжко вздыхали мехи, пыхая жаром, дымились горны. Прилежно трудились мечники, лучники, копейщики, потому что первым делом испокон веку и, видать, до скончания веков будет промысел оружейный. А дале трудились ткачи, ювелиры, портные, меховщики-скорняки и прочего рукомесла люди. Народ тут все был разноязыкий: славяне, хазары, евреи, торки заезжие. По мясным лавкам – ясы, касоги…

На берегу, на погрузке товаров, – русы, варяги, чудь и меря белоглазая, неизвестно как сюда попавшая.

Поразило Илью не столько обилие товаров разных, сколь ловко с ними управлялись. Особенно же верхи телег съемные, колоды долбленые, в коих товары перевозили. В стругах они стояли плотно, друг дружки касаясь, поверху накрепко веревками связанные. А как к берегу причаливали, брали их молодцы киевские и на передки тележные взваливали – как есть телеги оказывались.

С трудом прошли они ворота в град князя Володимира – велика тут была стража, сплошь варяжская. Только дородством и важеством Илья поразил их, и пропустили они дружину малую карачаровскую на широкий двор княжеский.

Встретил их старый гридень из Карачарова.

– Чо ты тута? – спросил его Илья.

– А где мне быть?

– Весть передал?

– А как же! Ан и без нас князь на печенегов ополчился. Дружину славянскую на Изюмский шлях послал. Повел первейший воевода – Добрыня древлянский, дядя княжеский. Его князь Володимир пуще всех отичей и дедичей, пуще отца-матери почитает!

Гридень прижился при дворе княжеском, всех здесь знал. Вскоре вывел из терема Володимирова варяга, такого дородного да жирного, что и представить немыслимо, как он в дракарах – стругах варяжских помещается. Варяг подробно расспросил, откуда Илья да за какой надобностью, и наказал ждать…

Илья спешился, велел отрокам доглядывать за Соловым и, отводя глаза от его ищущего взгляда, перешел ближе к распахнутым дверям княжеского терема. Варяг появился и мигнул Илье – заходи, мол. Илья, набычившись и сутуля широкие плечи, прошел за ним в теремную горницу.

Жаром и потом многолюдства обдало его. В огромной горнице стояли столы широкие, и за ними пировало число воев немыслимое: человек с двести! Никогда лесной карачаровский сидень такого многолюдства не видывал.

– Садись пока тута, – сказал варяг толстомясый, кивнув Илье на самый край нижнего стола…

Илья присел рядом с оруженосцами и отроками. Выше по столу сидели дружинники, а еще выше – бояре и гости заморские. На почетном месте, за княжеским столом, что стоял поперек горницы, сидели плечо в плечо варяги знатные, хазары-тюрки с косами, и хазары-иудеи с пейсами, и вовсе Ильей незнаемые послы византийские.

Илью поразили их тонкие, словно из кости слоновой резанные, лица. Люди смысленные, по всему видно, да не крепкие. Не то что варяги – будто топором рубленные, нечесаные, страшные, щербатые, горластые, пьяные… Хмельны были и хазары с косами и бритыми, как у женщин, лицами, ан вот не хмельны бояре да хазары-иудеи с пейсами, кои вились у щек. А посреди стола сидел князь Володимир, не пьян, но и не трезв, – горячие глаза выдавали в нем хмель, да и говорил он горячее, чем к случаю прилично.

– Среди богов наших первейший есть Перун! Он дружину княжескую боронит! Он воям силу дает! – кричал князь.

– Первейший бог есть Велес! – возражал ему, сидя среди славян-дружинников, волхв-жрец славянский. – Велес – бог скотский! Он приплод всему сущему умножает, он стада от немощей и болезней блюдет… А ты, князь, воздвиг жертвенник – капище богу, нами не почитаемому и не знаемому! Перкунасу! Он бог ятвягов да дружины твоей! А что он может? Молнии метать да наказывать, а может ли он народ свой блюсти?

– Не Велес, а Ярило – бог первейший! Он тепло и светло дает! Он землю согревает и все в ней сущее пробуждает к жизни. Ярило – бог пахарей и пастухов, а Перун – бог дружинников. Ты угодить дружине хочешь, потому и воздвиг ему капище! – встревал другой волхв.

– Братие! Братие! – кричал князь, и каштановые кудри его, как грозди виноградные, свисали из-под княжеской позлащенной короны. – Братие! Да созиждем пантеон богов наших! Потому и приказал я собрать всех богов – от всех язык, со всех земель! И воздвиг им капище в Киеве потому, что надо нам усобицу кончать! Мы во единый народ, во единую отчину слиться должны…

– Это с кем? – кричал варяг. – Со славянами-рабами?..

– Да мы тя, свейская морда, из Киева взашей вытурим! – отвечал ему гридень славянский и тянулся через стол – уязвить варяга чем ни попадя.

– Братие! Братие! – кричал Владимир и не видел, как ухмыляются, не скрываясь, хазары-иудеи, как отводят глаза византийцы. – Несть в вашей пре толку!

– Князь глаголет! Князя слушайте!.. – закричали десятские, сотские, и хмельная дружина едва утишилась.

– Собрали мы на холме Перуновом всех досточтимых богов: и Полянских, и древлянских, богов варягов и радимичей, богов кривичей и сербов, дабы все в державе нашей равны стали! Потому что князь – всем отец и радетель…

И вдруг в тишине, на минуту воцарившейся за столом, чей-то трезвый голос явственно произнес:

– Сие не боги, а истуканы, резанные человеком! Дрова-чурки и каменюки бессловесные!

– Кто сказал? – закричал, стуча кулаком по столу и разметав кудри, огненноглазый князь Владимир.

– Я! – сказал, поднимаясь из-за стола, варяг, сидевший неподалеку от Ильи. – Я сказал! Десятник Федор варяжской дружины. Христианин!

Илья вздрогнул, услышав эти слова. До сих слов он робел, за столом широким сидючи, а теперь робость, как сон, отлетела; будто проснувшись, глянул он на варяга поднявшегося.

– А не боишься, что боги отец наших накажут тебя? – прошипел сидевший напротив славянский волхв.

– Это не боги, а сатана, который, приняв личину их, душам людским вредит! – бестрепетно сказал варяг.

Илья впился в его лицо: светлое, северное. С распахнутыми голубыми глазами.

– Будь ты проклят! И пусть покарают боги весь род твой и лишат тебя потомства! – завопил волхв.

Несколько варягов и славян схватились за мечи…

И тут Илья поймал на себе взгляд Владимира. Взгляд был ясен и трезв.

– Откуда ты? – спросил князь, и пьяный шум за столом стих.

Лица всех обернулись к Илье. Даже отроки, что разносили яства на широких блюдах и на столы их ставили да вина в чары подливали, остановились.

Илья поднялся во весь рост:

– Из Карачарова муромского! Пришел к тебе в дружину воем!

Дружинники за столом засмеялись.

– Много званых, да мало избранных! – сказал князь. – Твой спрос – моя воля! Чем заложиться можешь, что мне ты надобен?