— И это единственное, что мне удалось за четыре часа! — вслух сказала она.

Она взглянула на двадцать с лишним страниц, лежавших перед ней на столе. Верхний лист, весь в чернильных пятнах, был разрисован и исчерчен; на нем с трудом можно было разобрать несколько фраз. Ее рука отказывалась повиноваться ее рассудку, и в таком состоянии она пребывала всю вторую половину дня.

Закрыв чернильницу крышкой, Мег, порывшись в верхнем ящике стола, достала черную ленту — самый подходящий цвет для тяготивших ее печальных мыслей. Она связала лентой страницы рукописи, взяла карандаш, легкую голубую шаль и быстро вышла.

Настроение у нее было тревожное и грустное. Оно овладело ею вскоре после ссоры с Уортеном. Ни сон, ни размышления, ни даже бешеная скачка по деревенским дорогам на любимой лошади не уменьшили царившего у нее в душе смятения. Она не могла отказаться от своих убеждений, но также не могла она и забыть о том, как ужасно сказалась дуэль на Уортене и его брате.

Всю ночь, даже во сне, в ней шла внутренняя борьба. Когда честь требует удовлетворения? Уортен, видимо, считает, что никогда! Но она не могла с ним согласиться. Ей было ужасно жаль Джеффри. Быть может, причина ссоры не была столь серьезной для такого решительного шага?

Мег не хотела больше об этом думать! Она знала одно: эта помолвка была ей навязана. Ее мир был четким и определенным, все ценности и нем соответствовали до мельчайших подробностей высоким идеалам рыцарства. Но всего за последние две недели ее сначала спросили, видела ли она, как истекает кровью человек, а потом она стала свидетельницей того, как дуэль навечно искалечила жизнь Джеффри.

Как бы в ответ на все эти мысли, вихрем проносившиеся у нее в голове и не дающие ей ни минуты покоя, Мег свободной рукой подобрала юбки и побежала в лабиринт. Ей хотелось затеряться в нем на час-другой и ни о чем не думать. Но лицо Уортена то и дело вставало перед ее мысленным взором. Она не могла забыть ужасного выражения, с которым он рассказывал ей о ране Блейка, и все бежала и бежала, быстрее и быстрее.

Когда она, наконец, оказалась в центре лабиринта, она бросила рукопись на каменную скамью и устроилась рядом с ней, поджав колени. Подложив шаль вместо подушки под голову, она смотрела на возвышавшиеся на востоке буковые деревья. Клонившееся к закату солнце согревало ей лицо и руки, и через несколько минут она уже забылась глубоким сном.

Проснулась она оттого, что кто-то осторожно дергал ее за руку.

— Мегги, — раздался нежный голос, — проснись! Мне нужно поговорить с тобой.

Открыв глаза, Мег увидела перед собой милое личико Хоуп Норбери. Оно ей приветливо улыбалось. Солнце уже село, и дул ветерок, навевая в центре лабиринта прохладу. Мег быстро села.

— Боже мой! Я, наверно, заснула. Как странно и как стало холодно!

Развернув шаль Мег, Хоуп накинула ее ей на плечи.

— Спасибо! — сказала Мег. — Но как ты разыскала меня? О милая, да ты плакала. — Она сжала ей локоть.

Хоуп засмеялась, но глаза ее наполнились слезами.

— Я в жизни так никогда не плакала, как вчера и сегодня. Прямо фонтан какой-то, и самое худшее, что никак не могу остановиться.

Слезы уже катились у нее по щекам. Отбросив рукопись, Мег усадила ее рядом с собой и обняла за талию.

— Ну-ну, не плачь, а то и я зареву за компанию.

— Прости, я дала себе слово, что больше не буду…

— Вздор! Можешь плакать, сколько хочешь. Я пошутила.

Эти слова как будто несколько успокоили Хоуп, по крайней мере, на какое-то время.

Она достала батистовый платок из кармана легкой коричневой накидки. Утерев слезы, Хоуп сказала:

— Твоя мачеха предположила, что тебя можно здесь найти, а мне так необходимо поговорить с тобой, Мег. Видишь ли, боюсь, что я потеряла Чарльза навсегда. Я никогда не имела намерения заходить так далеко в этой своей затее. Я сделала ужасную ошибку, а теперь уже поздно что-либо исправить.

С минуту Мег сидела неподвижно.

— Что ты имеешь в виду под ошибкой?

Глаза Хоуп снова налились слезами, носик покраснел.

— Я знаю, вчера всем могло показаться, что Чарльз ужасно со мной поступает. И хотя он действительно зашел немножко далеко — этот шотландский танец был уже вовсе ни к чему, итак его намерения были всем ясны! — но дело в том, что это я, я сама оттолкнула его! И не один раз! Я знаю, третьего дня он приезжал сделать мне предложение, — все было практически решено между нами, — но я так испугалась! — Хоуп вдруг рассмеялась. — Я даже начала чихать и сказала, что не люблю ночь! Ты же знаешь, Мегги, что я без ума от звезд, лунного света на вершинах холмов…

— Но я не понимаю! В чем же дело? Ты хочешь сказать, что ты лгала ему? Но зачем?

Хоуп была не в силах продолжать. Прижав к лицу платок, она разрыдалась.

Мег прижала ее к себе. У нее тоже выступили на глазах слезы. Что она хочет сказать? Как она оттолкнула Чарльза? Чувствует ли она красоту ночи? Ну конечно, чувствует! Всякая девушка, кто может так заворожить слушателей своей игрой, просто не может оставаться равнодушной к лунному свету, серебрящему верхушки деревьев. Ну почему все не так, как должно быть? Почему все так странно ведут себя? Почему все ее прекрасные иллюзии на каждом шагу разлетаются в прах? Почему Хоуп сидит здесь, плача, что ее покинули, а не признается, что она просто хотела досадить Чарльзу?

Эта мысль вдруг поразила Мег. Почему Хоуп вообще решила отвергнуть Чарльза? Он был горячий, пылкий, благородный человек, который бы не задумываясь, бросился защищать честь Хоуп, если бы в этом возникла необходимость. По какой причине она решила вдруг отвергнуть его искания?

Через несколько минут, когда рыдания Хоуп поутихли и она, по меньшей мере, с полдюжины раз высморкалась, она объяснила:

— Это только моя вина, что Чарльз стал ухаживать за Элизабет. В какой-то степени я даже сама это поощряла последнее время — даже когда мы были в Лондоне, я нарочно оставляла их одних. Видишь ли, я была очень благоразумна.

Хоуп вдруг засмеялась.

— Я решила, что Чарльз для меня слишком легкомыслен и непостоянен. Он стал интересоваться боксом и заговорил на каком-то ужасном жаргоне. Даже его костюмы стали какими-то странными. Ты заметила вчера его желтые панталоны? Но помимо всего он подружился с лордом Монтфордом, и, хотя я знаю, что и ты с ним дружна, я не могла не заметить, что его компания посещает пользующиеся дурной славой игорные дома, не говоря уже о том, что во время сезона они почти каждую неделю ездили на скачки в Нью-Маркет.

— Уж не думаешь ли ты, что Чарльз сделался игроком? — воскликнула Мег.

— О нет, пока еще нет. Иногда я просто не знаю, что и думать. Но он стал так похож на Филипа, что я боюсь, что и он плохо кончит, а я бы этого не вынесла! У тебя такой сильный характер, Мегги, но я не могла бы быть такой стойкой и мужественной, какой была ты — и есть!