– Далеко собрались, сударыня?

– Да я тут мимо пролетала… Решила заскочить к Вам на огонек…– Аня, смеясь, обхватила его руками за шею – и что бы я без Вас делала… – она поцеловала его.

– Заглядывайте ко мне почаще, сударыня… Потому что огонек в мою одинокую жизнь приносите именно Вы… – он поцеловал ее в ответ.

– А ты мне никогда так не говорил… и не ловил никогда, кстати, – вдруг раздалось за их спинами.

Они обернулись. На перекрестке, который Аня с Ваней перегородили собой и упавшими велосипедами, стояли две машины и ждали, когда дорога освободится. В открытые окна и двери одной высовывались дети и их мама. Папа стоял рядом и курил. Во второй сидела интеллигентная пожилая пара. Все смотрели на Аню с Ваней.

– Я себе тогда такую шишку здоровую набила – продолжала мать семейства, – а ты только подорожник прилепил и сказал: «До свадьбы заживет!»

– Ну зажило же… – отозвался курящий мужчина.

– Не расстраивайтесь так, дорогая! – донесся голос интеллигентной женщины постарше, из второй машины. – Я бы сейчас была счастлива, если бы мой муж прилепил мне подорожник… Просто не все умеют выражать свои эмоции должным образом… Бывают такие неловкие… такие неумелые… – она подбирала нужное слово, – такие… Козлы! – неожиданно закончила она и с выражением посмотрела на своего мужа. Пожилой мужчина вышел и молча пожал руку Гюнтеру.

Тот поставил Аню на землю и быстро растащил велосипеды по краям дороги. Машины проехали дальше.

– Никогда бы не подумала, что простой велосипед может принести столько адреналина… – сказала Аня.

Домой они добрались только поздно вечером. Все знакомые, которых они встречали на улице, буквально тащили их в гости и никак не отпускали. Кто как праздновал Казанскую – кто жарил шашлыки во дворе, сидя на орущих музыкальных колонках вместо табурета; кто нырял в гигантскую бочку на огороде, кто звал ловить рыбу на Алатыре – каждый сходил с ума по-своему. У всех играла громкая музыка, стоял радостный галдеж, под ногами шныряли дети, тайно хватая со стола конфеты, и у всех были пироги со смородиной.

В конце концов, когда к очередным хозяевам, у которых гостили Аня и Ваня, во двор зашел не знакомый никому пьяный мужик и попросился лечь поспать, Аня решила, что пора домой. Воспользовавшись паузой, пока хозяева укладывали на веранде неизвестного гостя, они распрощались и уехали домой.

Она устало разоблачалась в своей комнате, в тишине после шумного праздника.

– У тебя вся деревня – родственники?

– Да нет, не вся… Есть счастливые исключения, – улыбнулся он и помог ей стянуть яркое платье. – Просто здесь люди проще. В жизни так мало поводов для праздника в душе, что нужно придумывать их самим почаще. К тому же обычай такой, сама знаешь, – путников накормить и спать уложить. Русское гостеприимство, если хочешь. Сохранилось, видимо, с тех пор, когда путешествия были долгими и тяжелыми, и не впустить путника в дом на ночь – значило оставить его погибать на морозе… Ты слушаешь?

– Да, я просто задумалась: вроде ничего такого особенного в сегодняшнем дне и не было, а столько душевных впечатлений осталось. Как там ты говоришь? Маленькие радости?

– Да, – он прижал ее ладонь к своим губам. – Простые человеческие радости. И обрати внимание, этот день прекрасно прошел без поиска сокровищ.

– Расплети меня? – Аня ушла от больной темы. Ей было приятно, как он копается в ее волосах, пытаясь распутать заколку. – Тебе понравилась моя прическа сегодня? Такая высокая «шишка» нравилась мужчинам в 70-е.

– Запомни, бесценная моя, – он, наконец, распустил «мочалку» и с наслаждением окунул свое лицо в ее длинные волосы, потом намотал их себе на руку и притянул ее за волосы к себе. Обнял сзади. – Всем мужчинам во все времена нравятся длинные распущенные волосы… Всё остальное – ханжество, – он поцеловал ее в шею. – Кто-то сегодня, помнится, попой в крапиву сел… Давай натру кремочком…

Среди ночи она неожиданно нащупала рукой под подушкой что-то холодное. Это была ее вилка! Аня вспомнила, как хотела в первую ночь воткнуть ее в спину Гюнтера, если он надумает приставать к ней, и ей стало смешно.

– Ты чего? – поднял голову Иван.

– Да так, глупости… Просто подумала: а что такое, интересно, снилось самому Менделееву, если, просыпаясь, он целую таблицу придумал…

– Вставай, красавица моя! – Гюнтер стоял над ней в спортивных шортах.

Аня мгновенно вскочила и схватив из-под кровати тапок, замахнулась им на Гюнтера:

– Опять на зарядку?! Я тебя предупреждаю: когда меня рано будят, я не только неадекватная, я еще ругаюсь, как сапожник, и могу залепить по уху всем, что попадется под руку!

– Спокойно, спокойно. Я передумал. Спи.

Аня с облегчением вздохнула и бабахнулась назад в нагретое «гнездо» под одеялом. Он присел рядышком.

– Слушай, а ты можешь спать так же замечательно, как сейчас, но только на улице? Мне так хочется, чтобы ты была рядом, что бы ты ни делала…

Аня заулыбалась с закрытыми глазами. Как-то само по себе начало «вставаться». Он достал из-под одеяла ее ногу и стал целовать пальцы и щиколотки.

– Ну побудь со мной… Ну не хочешь двигаться – хоть поработай моим «утяжелителем».

Аня окончательно «растаяла» и села в кровати.

– Да фиг с тобой… Пойдем. И как ты это делаешь…

Она болталась на нем, пока он подтягивался, сидела на нем, пока он бегал и стояла с тапком в руке, пока он обливался.

– Ладно уж, – зевнула она, убедившись, что попыток облить ее больше нет. – Пожалуй, разбуди меня и завтра тоже…

Потом Гюнтер отжимался, а она по новой традиции работала «утяжелителем». Лежа на его спине, она со скуки листала книгу про галогениды.

– Неужели тебе интересно это читать?

– Ну физика мне, конечно, больше душу греет, но для разнообразия и это подходит. Уж лучше книги, чем телевизор. Его я смотрю только тогда, когда хочу отключить голову, отвлечься от мыслей, чем-то не обязательным и глупым забить мозг.

Аня поглядела на игру его мышц, потрогала и задумчиво спросила:

– Знаешь, что в тебе самое сексапильное?

– Что?

– Ум.

Она встала, убрала галогениды, взяла пачку оставшихся писем и, вернувшись в исходную позицию, стала их дочитывать. Всё чаще и чаще посещали ее мысли о том, что есть еще одна ниточка информации о ее бабке, которая осталась непроработанной. Нахимов. Возможно, он мог бы рассказать что-то про бабу Шуру. Но связаться с ним – значило бы плюнуть в душу Гюнтеру… Да и как найти его,