Мик выпрямился и глянул в сторону, не давая ей договорить. Вопросы били по самому больному его месту.

– Ты торопилась к ребенку, да? – спросил он, указывая на дверь впереди.

– У этого ребенка есть имя. Ее зовут Мэри Дарлинг, – сказала Сайленс, направляясь к спальне. Но вдруг остановилась и глянула назад: – Хотя теперь, должно быть, Мэри О’Коннор, не так ли? Она ведь твоя дочь.

Это прозвучало так странно, что Мик остановился. Мэри О’Коннор. Это хорошее имя. Правильное.

Он тряхнул головой, прогоняя странные мысли.

Сайленс вошла в комнату, Лэд вбежал туда следом за ней, обнюхал все углы, а потом улегся перед камином. Мик глянул на хозяйку комнаты. Она стояла, склонившись над кроваткой Мэри Дарлинг.

– Девочка, наверное, будет скрывать от всех, кто ее отец, – неожиданно для себя заявил пират.

– Тише, – прошептала Сайленс, а потом выпрямилась и глянула на него. – Мэри пока ребенок. С чего ты взял, что она не захочет быть твоей дочерью?

Мик пожал плечами и, шагнув к Сайленс, мрачно уставился на малышку.

– У меня слишком дурная слава, – наконец сказал он.

Щеки у Мэри Дарлинг были ярко-розового цвета, черные кудри прилипли к потному лбу. Одну пухлую ладошку она сжала в кулак и запрокинула за голову. Без сомнения, его дочка выглядела как маленькая принцесса.

Внезапно Мик нахмурился.

– Она все время так тяжело дышит? – спросил пират.

– Нет, – тревожно прошептала Сайленс. Она положила ладонь на лоб малышки, и Мик вдруг почувствовал, как его сердце болезненно сжалось.

…Ее руки были шершавые, но ладони, которыми она коснулась его лба, – мягкими и прохладными. Она посмотрела ему в глаза и, устало улыбаясь, спросила: «Микки, детка моя, у тебя жар?»

У него на спине выступили капли пота. Мик был уверен, что уничтожил эти воспоминания, но теперь, когда рядом с ним появилась Сайленс, они начинали потихоньку оживать. Ему вдруг захотелось, чтобы она исчезла, – из этой комнаты, из его дома. Но Мик понимал, что было слишком поздно. Он не мог просто отослать ее назад, ведь Сайленс уже стала частью его жизни. Эта маленькая и очень храбрая женщина была похожа на пылающий уголь, который он держал в руке и не мог выкинуть, несмотря на боль и запах горелой кожи.

Мик вдохнул аромат ее волос, чувствуя, как громко бьется сердце. Близость Сайленс странно действовала на него – одновременно успокаивала и тревожила.

– Может, девочка заболела? – спросил он.

– Я не знаю. – Сайленс закусила нижнюю губу. – Но она вся горит.

– Тогда надо послать за доктором.

Сайленс глянула на него широко открытыми глазами, в темной глубине которых танцевали зеленые и серые звезды. И, боже, с какой заботой она держала ладонь на лбу девочки!

– Если ты думаешь, что это… – начала Сайленс, но Мик не стал слушать. Ребенку нужен врач, и он пошел прочь из комнаты, где из каждого угла на него смотрели кошмарные воспоминания детства.

Сайленс дрожащими руками положила мокрое полотенце на лоб девочки. Она была такой горячей, что жар ощущался даже сквозь сложенную в несколько раз материю.

Больше всего Сайленс пугала не высокая температура, а ужасная слабость малышки. Ведь это была не первая болезнь Мэри. Однажды она плакала всю ночь напролет и дергала себя за ухо, а утром из него вытекла прозрачная жидкость, и тогда девочка спокойно заснула. Сайленс провела много бессонных часов вместе с Мэри, когда та плохо себя чувствовала и изводила всех вокруг своим плачем. От жара малышка всегда сильно капризничала, но никогда не лежала без движения в кроватке, как это было сейчас.

– Хозяин послал за доктором, – сказала Финелла, появляясь в дверях с кувшином воды.

– Мэри такая горячая, – пробормотала Сайленс, выжимая полотенце. – Я оставила ее в одной рубашке, но она все равно так и пышет.

– Моя мама говорит: жар нужен, чтобы выжечь болезнь изнутри, – предположила Финелла.

– Может быть, но я видела, как жар убивает, – бросила Сайленс, вспоминая историю одного мальчика из приюта.

Когда он поступил к ним, то уже выглядел очень неважно. Уинтер предположил, что их новый воспитанник, наверное, сильно голодал. Скоро мальчик простудился и через два дня просто угас. Сайленс помнила, как она плакала той ночью в кровати, прижимая к груди Мэри Дарлинг. Уинтер заявил с ужасным спокойствием в голосе, что дети тоже умирают и с этим нужно просто смириться. Но даже у него в тот момент были потухшие глаза, и он еще долго особенно ласково обращался с маленькими мальчиками из приюта.

Сайленс содрогнулась. Мэри не должна умереть. Она не представляла, как будет жить, если ее любимая малютка уйдет из жизни.

В коридоре послышались голоса, дверь открылась, и на пороге появился Мик О’Коннор. Рядом с ним стоял полный невысокий мужчина.

– Так, что у нас тут? – спросил доктор неожиданно басовитым голосом.

– У нее сильный жар, – ответила Сайленс, стараясь не расплакаться.

Он подошел к кроватке, положил руку на грудь малышке и замер. Сайленс начала что-то спрашивать у него, но мужчина жестом приказал ей замолчать. Через несколько мгновений он выпрямился и обернулся к Сайленс.

– Извините за грубость, мэм, но я слушал, как бьется сердце малышки.

– Я понимаю. – Сайленс обняла себя руками, стараясь унять дрожь. – Вы можете помочь ей?

– Конечно, – ответил доктор, – не бойтесь.

Он открыл черный саквояж. В его глубине блеснули острые хирургические ножи разных форм и размеров. Сайленс содрогнулась: она поняла, что доктор хочет пустить Мэри кровь.

О’Коннор стоял возле камина, но при виде инструментов подошел к ним.

– Без кровопускания никак не обойтись? – спросил пират.

– Это единственный способ изгнать болезнь из тела, – серьезно произнес доктор.

Мик О’Коннор нахмурился, но лишь молча кивнул и опять отошел к пылающему камину.

Доктор выбрал тонкий ланцет, потом вынул из саквояжа небольшое жестяное блюдо и сказал Сайленс:

– Будет лучше, если вы возьмете девочку к себе на колени. И держите ее так, чтобы она не двигалась.

Сайленс нежно подняла Мэри. В детстве ей пускали кровь целых три раза, и с тех пор такое лечение вызывало в ней ужас. Она была готова подставить свою руку, только чтобы уберечь нежную кожу малышки от скальпеля, но понимала, что это невозможно. Потому Сайленс уняла дрожь и нежно обхватила малышку, стараясь передать ей частицу своей храбрости.

Доктор внимательно посмотрел на нее, а потом одобрительно кивнул.

– Подержите, пожалуйста, блюдо, – сказал он Финелле.

Девушка подошла к нему и взяла блюдо.

– Спокойно, – пробормотал доктор, поднимая рубашку девочки, а потом одним быстрым точным движением сделал надрез на бедре.