На мой взгляд, следует еще раз повторить этот имеющий фундаментальное значение для понимания российской системы тезис: обогащение представителей властной элиты за счет присвоения части поступающей в распоряжение государства ренты — нормальное и легальное явление в России, и поэтому борьба с ним была и останется либо средством «приведения в чувство» распоясавшихся мелких чиновников, либо инструментом политической борьбы в верхах, целью которой является перераспределение тех или иных постов и позиций. Относительно последовательная борьба в России возможна (и то лишь в исключительных обстоятельствах) только со взяточничеством, но никак не с коррупцией. Последняя является не аномалией, а сутью системы — и именно этого не могут понять (или в это поверить) большинство исследователей данного феномена.

Коррупция (а здесь и далее мы больше не возвращается к взяточничеству) присуща российскому обществу по двум причинам — экономической и политической.

Экономическая причина определяется отмеченным выше двухсекторным характером российской экономики. Каким бы циничным ни было поведение представителей российской власти, им приходится, с одной стороны, соблюдать установленные ими самими минимальные правила финансовой дисциплины и, с другой стороны, обменивать бюджетные средства на какие-то видимые материальные продукты или квантифицируемые услуги. В такой ситуации коррупция становится формой связи и взаимодействия между государственным и рыночным секторами российского народного хозяйства: для того, чтобы те или иные средства были направлены на решение определенных задач, у чиновника должны быть стимулы, а для их получения на другой стороне должен находиться хозяйствующий субъект, который готов удовлетворить пожелания чиновника. Ни внутри чисто государственной экономики (например, Советского Союза), ни внутри вполне рыночной (например, любой западной страны) масштабная коррупция невозможна: она останется исключением, так как будет противоречить интересам либо диктатора, либо общества и потому искореняться. Однако разделенность российского народного хозяйства на две части является идеальной питательной средой: коррупция в этой ситуации равно необходима как правящей элите (для создания механизма присвоения бюджетных средств), так и значительной части крупных предпринимателей (как инструмент получения государственных заказов и поддержки своего бизнеса). Поэтому коррупция является одной из основ современного российского общества и должна рассматриваться как правило, а не как исключение.

Политическая причина коррупции сводится к тому, что российская властная элита поставила себя в довольно щекотливое положение, приняв некоторые правила игры, которые были заданы условиями ее появления. Современная «высшая страта» российского общества сформировалась из тех, кто занял свои посты после распада Советского Союза, в условиях, когда система провозгласила себя демократической. За последующие годы руководители страны уничтожили реальную демократию и подотчетность власти, став de facto собственниками большей части общественного достояния — но так и не смогли это формализовать. Сегодня В. Путин, И. Сечин, Д. Медведев или И. Шувалов действуют как представители правящей династии в какой-нибудь арабской нефтедобывающей стране; по сути, российская элита — это некий аналог саудовского королевского дома, состоящего из более чем 2 тыс. принцев. Однако ее представители не имеют возможности легализовать те богатства, которые получены от ресурсной ренты и бюджетных доходов. В тех же Объединенных Арабских Эмиратах — стране авторитарной, но вполне процветающей — президент (шейх Халифа ибн Зайд аль-Нахайян, эмир Абу-Даби) имеет официальное состояние в $38,7 млрд, а премьер-министр (шейх Мохаммед ибн Рашид аль-Мактум, эмир Дубая) — в $32,2 млрд, и это никого не смущает[240]. Состояния российских руководителей оцениваются в еще бóльшие суммы, и западные официальные лица уже не делают вид, что они этого не знают[241], — но по понятным причинам высшие должностные лица страны сдают налоговые декларации, не объясняющие даже происхождение их наручных часов. В этих условиях коррупция становится инструментом контроля над богатствами, которые чиновнику довольно легко присвоить, не нарушая существующих правил, но практически невозможно легализовать, — и это имеет катастрофические последствия для экономики, так как для того, чтобы положить в карман (или оставить на счету подконтрольной компании) миллиард рублей, приходится включать в бюджет бессмысленные инвестиции на десятки миллиардов, на фоне которых «откаты» пройдут незамеченными.

Коррупция, таким образом, является в современной России как спасением для существующей власти, так и большой проблемой для нее.

С одной стороны, она позволяет существовать сложившейся в стране системе управления — причем способствует этому двояко. Во-первых, создавая во всей управленческой вертикали ощущение «управляемой безнаказанности» в финансовом отношении, элита обеспечивает приток в бюрократический класс специалистов (по странной случайности их теперь именуют в России «технократами»), сконцентрированных только на деньгах и карьере и полностью лишенных политических амбиций. При этом власть имеет все возможности контролировать бюрократов и таким образом успешно обеспечивать их политическую лояльность и исключать возможности для любого бунта внутри системы. «Вертикаль власти» совершенно справедливо называют в то же время «коррупционной вертикалью»[242], и эта конструкция, на мой взгляд, представляет собой одну из величайших управленческих технологий современной России. Во-вторых, власть не могла бы принимать тех законов, которые принимает и через которые правит страной, если бы эти законы не действовали избирательно, — а население и бизнес в противном случае не смогли выживать. Коррупция наверху, «спущенная вниз», позволяет значительной части населения относительно нормально существовать и успешно решать свои повседневные проблемы — тем самым ее наличие является своего рода демпфирующим фактором, в отсутствие которого конфликт между «низами» и «верхами» стал бы гораздо более выраженным. Именно поэтому кажущееся всеобщим неприятие коррупции не перерастает пока (и, я думаю, не перерастет и в будущем) в масштабную борьбу с ней; кампания антикоррупционных активистов во главе с А. Навальным имеет небольшие шансы превратиться в общенациональное политическое движение.

С другой стороны, однако, коррупция представляет собой реальную проблему, поскольку в ней не заложено никакого естественного ограничителя, а та же двухсекторная экономическая модель предполагает, что для реализации определенной задачи какие-то деньги все же должны быть потрачены по назначению. Поэтому постоянное стремление чиновников заработать больше порождает устойчивый рост издержек у исполнителей государственного заказа, на определенном этапе «выталкивающий» все существующие в экономике расценки за пределы нормальности — т. е. цен, устанавливающихся в странах со сходным уровнем доходов[243]. Следствием становится попросту остановка развития: по данным Росстата, в 2016 году в России, например, было построено 2,4 тыс. км новых автомобильных дорог, что обошлось государству в 682 млрд руб. ($10,2 млрд) против 116 млрд руб. ($4,12 млрд) в 2001 году, на которые удалось построить 7,9 тыс. км новых дорог[244]. В будущем может оказаться, что практически любые ассигнования не смогут гарантировать дальнейшего расширения дорожной сети (а частные вложения за пределами Московской области или трассы Москва — Санкт-Петербург никогда не окупятся). Соответствующим образом оборонные расходы не будут воплощаться в новых вооружениях, а инвестиции несырьевых госкомпаний никогда не принесут отдачи (сегодня уже можно видеть, как у властей накапливается разочарование в отношении целого ряда недавно принятых программ — чего стоит одно только четырехкратное сокращение ассигнований на развитие арктической инфраструктуры[245]). Такое положение вынудит власти искать варианты выхода из сложных ситуаций, затрагивающие в большей мере интересы населения, чем коррумпированной элиты (например, девальвации, которые сократят рублевые внутренние издержки относительно валютной выручки, получаемой от сырьевого экспорта).