В месте, куда Араэден перенес меня, шумела вода. Сотни, тысячи капелек воды, падающих с древних соцветий сталактитов, образующих крохотные ручейки, сливающихся в единый поток, вытекающий прочь из небольшой пещеры, в которой мы оказались.

– Идем. – Кесарь протянул руку, шагнув вперед.

Ступила следом и, ощущая собственную ладошку окончательно беспомощной в его сильной руке, проследовала за императором на свет.

Мы вышли на поляну, покрытую изумрудно-зеленой травой и расположенную у обрыва, с которого открывался вид на безбрежный синий и ныне совершенно спокойный океан.

Видимо потому, что я растерянно плелась, едва переставляя ноги, Араэден подхватил на руки и понес сам, ступая уже быстрее и увереннее. Дошел до самого обрыва, сел на краю и, усадив меня к себе на колени, снял сначала обруч, удерживающий покров, после и саму ткань. А затем, аккуратно распуская мои волосы, жестко произнес:

– Нежная моя, уныние – слабость. Отчаяние – глупость. Мне продолжать?

Хотела сказать «не стоит», а вместо этого прошептала:

– Они уничтожили всю экосистему этого мира…

Усмехнувшись, кесарь уложил меня на траву, сам перевернулся на бок, сорвал ближайшую травинку и, демонстративно-пристально разглядывая ее, сообщил очевидное:

– Мир давно создал новую.

И выразительно провел по моим губам этой самой травинкой.

Молча отобрала ее, села, пристально глядя на частичку крайне густого окружающего травяного покрова, затем взглянула на наблюдающего за каждым моим движением императора и заметила:

– Лорд Кеанран умеет задавать правильные вопросы.

Усмехнувшись, кесарь ответил:

– Мертворожденный сумел не только построить свой дворец, но и приблизить его практически вплотную к Великим.

Я рывком стянула с себя верхнее платье, расстегнула до пояса второе, легла на живот и, покусывая травинку, спросила:

– Стоит приблизить лорда Кеанрана?

Кесарь перекинул мои волосы наперед, мягко прошелся ладонью по спине и с улыбкой посоветовал:

– Стоит внимательно слушать его, нежная моя.

Пожав плечами, грустно заметила:

– Крайне внимательно стоит слушать всех. И чем дальше, тем больше понимаешь, что любое упущенное слово может стать фатальной ошибкой.

Улыбнувшись, кесарь провел костяшками пальцев по моей щеке и произнес:

– Ошибки – это каменная плитка, устилающая дорогу к успеху. Тебе ли не знать об этом.

Но я не успела даже обдумать его слова, как кесарь добавил:

– Все, что тебе мешает сейчас, – это страх. Страх совершить ошибку, страх сделать неверный шаг, страх выпустить ситуацию из-под контроля. Ты боишься, нежная моя, постоянно забывая, что за твоей спиной всегда стою я. И я исправлю любую ошибку, удержу, даже если ты будешь падать, и я уже контролирую весь этот мир, одно твое слово – он будет положен к твоим ногам.

Я улыбнулась, глядя в загадочно переливающиеся глаза кесаря, легла удобнее, положив голову на сложенные руки и продолжая смотреть на императора. Несколько секунд просто смотрела, а затем тихо спросила:

– То есть между этим миром и вами, готовым стереть его с лица земли, стою только я?

Кесарь улыбнулся. Улыбка сказала о многом.

– Не угадала, – досадливо догадалась я.

– Нет, – подтвердил кесарь.

Где-то рядом, весело жужжа, летали, кажется, пчелы, но, подлетев ближе, они резко передумали и очень быстро удалились. Я их понимаю, я бы на их месте тоже улепетывала в быстром темпе. Но на своем собственном месте я продолжала лежать на траве, нежась под солнцем и ощущая неспешное движение руки кесаря по моей спине – было приятно. Спокойно, надежно и как-то тепло… даже не от солнца – от ладони императора. От того, как нежно касались его пальцы, как плавно двигалась рука, как близко был он сам…

Странное ощущение, но безумно приятное…

А затем я ощутила биение своего сердца.

Очень отчетливо, очень ярко, очень громко и вязко…

Удар, удар, удар…

И мир вокруг нас застыл!

Мимо пролетающая бабочка увязла в застывшем воздухе, как в капле зеленоватого янтаря, ветер исчез, воздух стал вязким, небо ярко-изумрудным, и только пальцы кесаря оказались способны двигаться и мягко, успокаивающе коснулись моей спины, словно предупреждая…

Грохот!

Грохот расколовшегося мира, и на землю перед нами, в обломках гранитных скал и льда, смяв пригорок, как лист бумаги, приземлилось… нечто.

Некто.

Кто-то!

Упав, он оперся одним коленом и двумя кулаками о землю, проломленную его падением, но мгновенно выпрямился, оказавшись обладателем внушительного роста, темно-зеленых, абсолютно лишенных зрачков глаз, светлых коротких волос, нестандартной даже для элларов формы ушей и тонкого, но ощутимо сильного тела. Странный индивид был одет не менее странно – короткая кожаная куртка с рукавами, не доходящими до острых локтей, короткие перчатки с обрезанными пальцами, штаны и высокие ботинки с присущей скорее оркам шнуровкой. А за его спиной обнаружился огромный двуручный меч тоже странной формы – слишком уж широким было лезвие.

– Нежная моя, – вновь поглаживая меня по спине, с явно демонстративной насмешкой произнес кесарь, – помнится, ты желала познакомиться с высшим?

– Я не желала, – справедливо напомнила императору.

И поразилась тому, что способна говорить, обходясь абсолютно без воздуха. Потому что я не дышала. Дышать было нечем. Вокруг нас, троих, создался вакуум, абсолютно и полностью лишенный того воздуха, которым в принципе можно было дышать.

И тут существо заговорило, произнеся одно-единственное:

– Ты!

По правде говоря, было забавно в этот момент посмотреть на кесаря, пожалуй, так к нему не рисковали обращаться уже лет триста как минимум. И потому, не удержавшись, я скосила взгляд на нашего бессмертного, удостоилась откровенной насмешки в его глазах, после чего император убийственно ласково произнес, обращаясь к высшему:

– Повтори.

Но пришелец повторять чего-либо не стал, а впрочем, и не собирался – мгновенно потянулся за мечом. Не успел. Кесарь сорвался с места, словно взведенная пружина, и нанес удар, сопроводив его нехилой, взявшейся невесть откуда молнией. И когда высший отлетел, получив электрический разряд в полете, я лишь удобнее устроилась на траве, приготовившись наблюдать приятное во всех смыслах зрелище – кесаря, бьющего морду высшему. Испытывать какое-либо сочувствие к тому, чей народ последовательно и безжалостно уничтожил два вполне себе обитаемых мира, я не собиралась. Испытывать страх за в принципе неубиваемого кесаря – тоже.

И потому, пока мой император методично вколачивал высшего во вспаханную этими двумя землю, я преспокойно лежала, осторожно тыкая травинкой в висящую в воздухе бабочку. Поднялась, лишь когда бабочка, бросая на меня гневные взгляды, улетела, наращивая скорость, а мир вокруг ожил.