Дальше она углубилась в мои служебные обязанности: работа с авторами, с почтой… эти данные — в лабораторию, это можно опубликовать на сайте…

В первые дни я падала с ног от усталости: в редакции занята с утра до вечера да еще домой приходилось брать часть работы. Спустя неделю привыкла, даже начала скучать. Чтобы скоротать время на службе, покупала у метро женские журнальчики, читала анекдоты: «Женщины тратят на косметику больше, чем страна на вооружение, зато и победы одерживают чаще».

И дальше в том же духе.

— Нравится тебе работа? — как-то вечером спросил Давид.

— Скорее не нравится! Большинство ведь пишут для повышения разряда или потому, что директор заставляет. Для престижа учебного заведения. Как наша Аль Хабиб.

— Хочешь вернуться в школу?

— Теоретически. А практически вряд ли что выйдет. Целый день торчу в этой редакции.

— Попробуй обзвонить ближайшие школы. Договоришься, можно будет раз-другой уйти пораньше. Переживут твои авторы!

На следующее утро я листала телефонный справочник.

Учитель начальных классов требовался в двух школах. В одной попросили перезвонить после двадцатого, когда директор выйдет из отпуска, в другой готовы были встретиться хоть сейчас, но предупредили:

— У нас только ставка.

Школа была непростой — с углубленным изучением английского языка. Пол в вестибюле выложен плиткой под античную, у секретарши — компьютер с плоским монитором, серьезная металлическая дверь в директорский кабинет обита благородной кожей — дверь по прозвищу зверь.

Директор, леди лет сорока, в красивом льняном костюме, рыжая, как истинная англичанка, с невиданной энергией засыпала меня вопросами:

— Что вы заканчивали? Какой стаж? Последнее место работы?

Я назвала номер школы.

— У Аль Хабиб? — Она проявляла чудеса осведомленности. — И что же?

— Так получилось, что я перешла в лабораторию Рыдзинского.

— Как получилось? — спросила леди с легкой иронией. Впрочем, подробности ее не слишком интересовали, и, быстро исчерпав профессиональную тему, она добралась до личной:

— А дети у вас есть? — При этом улыбалась одними губами. Не то улыбалась, не то скалилась.

— Три сына. Младшему восемь лет. Болеет редко! — отчеканила я.

Мне уже поднадоела ее манера общаться.

— А ваш муж? Чем он занимается?

Да… Мало кому придет в голову, что мать троих детей может быть не замужем. Между прочим, Костя, уезжая за границу, не позаботился о разводе, и даже в новый паспорт мне тиснули ненавистный штамп. Формально у меня один муж, на самом деле — другой… Но нужно ли леди знать все это?

— Он бизнесом занимается.

— Бизнесом? — Она снова оскалилась, внимательно рассматривая мою сумочку, потом ее взгляд зацепился за серьги, которые, кстати, были подарены мне бабушкой и не имели к бизнесу Давида ни малейшего отношения.

— Я вам позвоню, — изрекла она наконец. — Подумаю о вашей кандидатуре.

Я ни минуты не сомневалась, что она не позвонит. Муж-бизнесмен, опыт работы с Радзинским… Нет, эта особа хочет окружить себя несчастными, униженными жизнью людьми, которые будут пресмыкаться перед ней из-за зарплаты в семьдесят долларов. О других стимулах к учительскому труду леди, должно быть, не имеет понятия.

Дойти до второй школы оказалось не так-то просто. После двадцатого с дачи вернулись сыновья, и выяснилось, что покупать к школе нужно сразу все: от белья и обуви до справочников, обучающих компьютерных программ и каких-то диковинных акварельных карандашей. А тут еще в редакцию косяками потянулись авторы. Должно быть, в отпуске многих посетило вдохновение.

До обеда я разгребала интеллектуальные завалы, потом общалась с авторами, после работы летела по магазинам, а вечером к компьютеру — дочитывать летние заметки о зимних впечатлениях.

В один из таких дней в редакцию явилась Лапенкова. Улыбаясь приклеенной улыбкой, она вручила мне гигантский букет гладиолусов и пакет, содержимым которого оказались бутылка чинзано и коробка «Шармели».

— Какая у вас такса? — Она глядела мимо меня, продолжая тупо улыбаться.

— Такса?

— Сколько стоит напечатать у вас статью?

Бедная женщина, двух слов связать не может! Да не все ли ей равно? За такие статьи, как у нее, копейки не заплатят!!! Сама бы подумала.

— У нас небольшие гонорары. Журнал ведь некоммерческий.

— Давайте так: я вам заплачу, а вы статью напечатаете. — И резким движением она по-черепашьи вытянула шею, будто вылезла из панциря или из норы поинтересоваться эффектом, какой произвели ее слова.

Я молчала. Решив, что молчание — знак согласия, Лапенкова заныла:

— Печатные работы, проверки, подтверждение квалификационной категории…

Белокурые волосы и неоновая блузка из органзы лишь усугубляли общее впечатление серости. Захотелось сказать что-нибудь обидное, но я вспомнила про убеждения Рыдзинского. И еще в памяти всплыла директриса английской школы. Вот уж для кого Лапенкова была бы лакомым кусочком!

— Такой практики у нас нет. — Я встала из-за стола, тем более что на мое счастье зазвонил телефон.

Лапенкова так тряхнула головой, словно хотела загнать ее поглубже в плечи. Я сняла трубку, извинилась, попросила подождать и шагнула к незадачливой исследовательнице детской психологии:

— Возьмите, пожалуйста, статью и постарайтесь изменить ее так, чтобы она соответствовала профилю нашего журнала. — Улыбнулась (или оскалилась?): — Всего хорошего. — И тут же в трубку: — Добрый день, слушаю вас.

— Марина, — начала мама тоном вдовствующей императрицы, — как ты собираешься решать проблему с Олегом?

— Какую проблему? — спросила я, глядя на вздрагивающие под органзой лопатки — обезоруженная моими действиями Лапенкова покидала редакцию.

— Ты не видишь проблемы? У него в году тройки! Тебе с твоим Давидом не до того!

— Так в конце у него уже четверки одни, — напомнила я.

— Будет лучше, если он переедет ко мне. Ну, что ты скажешь?

Внезапно я догадалась: мама боится, что я не разрешу Олегу переехать. Ее попросту пугает участь одинокой пенсионерки.

Пришлось уговаривать сына. Сначала он и слушать не хотел о переезде: тройки, четверки — какая разница, но когда я дала понять, что есть еще другие причины, произнесла слово «великодушие», ничего, согласился.

Постепенно жизнь входила в свою колею. Первого сентября дети пошли в школу, пятого вернулась из отпуска Ольга. И сразу же вопрос:

— Ну что Лапенкова?

— Приходила!

— Ну? — не поверила Ольга. — А зачем?