Эрриан пленял и пьянил меня… Руками… поцелуями. А я… Я отвечала, потому что в сей краткий миг мне самой хотелось большего. Поцелуев, губ, ладоней на моей спине. То был прыжок в пропасть. Только мы летели, взявшись за руки.

Шепоты. Вдохи и выдохи. Шуршание сминаемой ткани. И желание быть ближе, как можно ближе. Кожей ощущать единение. Под моей ладонью бешено билось его сердце. Частые сильные удары набатом отдавались во мне. Хотелось прижаться еще сильнее, вцепиться в широкие плечи, поддаться.

Его неистовое темное пламя. Мой мерцающий свет. И жадный, бесконечный поцелуй, которым мы оба никак не могли напиться. Эрриан вжал меня в стену. Я плечом задела стеллаж, на котором, покачнувшись, одна из склянок со звоном упала на пол и разбилась. Тут же в нос ударил запах перечной мяты, а с ним и осознание происходящего.

Демоны, что мы творим? Что он творит?! А главное, почему я в этом участвую? Я испугалась. Не поцелуя, себя. Своей острой, сумасшедшей реакции на него. Того, что позволила себе забыться и забыть обо всем. Нет. Только не это. Магда Фокс дала себе зарок не влюбляться. Больше ни в кого. И никогда. Тем более в темного. В смертника. Нет!!!

Рука взметнулась сама собой. Пощечина вышла хлесткой, окатив ладонь болью. Я метнулась к лестнице, вихрем взлетела на второй этаж и, очутившись в спальне, тут же навалилась спиной на захлопнутую дверь.

После моего поспешного бегства с кухни в доме было тихо. Слишком тихо. Потому я вздрогнула, когда с той стороны двери прозвучал вкрадчивый голос:

— Ты забыла сказать, что мы, темные, всегда добиваемся своего и живем одним мгновением. Потому что второго может и не быть.

«Вот только ты после того мгновения умрешь, ни о чем не сожалея, а я останусь жить и помнить», — хотелось крикнуть мне, но я промолчала.

— Это была ошибка. — Я не узнала свой голос. — Просто уйди. И забудем о том, что случилось.

— Ты жалеешь? — Странный разговор через дверь лишал меня последних сил.

— Жалею? Да! Надо было содрать с Джерома за твое лечение не три золотых, а пять!

Не надо. Не надо обсуждать то, что сейчас произошло. Вот только чувство юмора, которое меня порою выручало, еще чаще грозило и свести в могилу. Сейчас был как раз один из таких моментов.

Я почувствовала, как в стену рядом с косяком впечатался кулак: вибрация отдалась в моем теле.

— Уходи, — повторила настойчиво.

— Если это твое желание…

— Да. — Я сглотнула, радуясь, что Эрриан меня не видит. — У нас с тобой договор. Деловой. Я помогаю тебе с Эйтой, ты платить. Все. Точка.

Я говорила, а в голове звучал голос белки: «Он смертник. Не сойдет с ума, им займется Хель. Ему все равно не жить, соглашайся на сделку».

— Я вернусь. Завтра, — прозвучало из-за двери.

И почему-то мне в его словах послышалось так и не прозвучавшее: «А ты пока остынь, я подожду».

Когда Эрриан отошел от двери и спустился вниз, я так и не поняла. Темный всегда двигался бесшумно, словно тень. Лишь входная дверь нарочито скрипнула, будто ей позволили это сделать, оповестила, что я осталась одна, как и хотела. Только почему же нет радости от исполнения этого желания?

Я, как стояла, прислонившись спиной к двери, так и присела. Обхватила колени руками, вглядываясь в метель за окном.

Кажется, я влипла. По-крупному. Потому что мне, кажется, нравится тот, в кого влюбляться совсем не стоит. Категорически.

Пострадать вдоволь и пожалеть себя мне не дали. Вестник, собака, булыжником проломив стекло, кубарем прокатился по половицам, разметав вокруг осколки и снег. В комнате враз стало холодно. А я смотрела на ощипанного селезня с письмом в клюве и медленно замерзала. А вот зверела очень даже быстро. Магистрат что, издевается? У них на посыльного голубя денег не было?

— Пущу на гуляш, — пообещала я птице, которая разбила мое окно.

Та возмущенно крякнула и, выплюнув письмо, попыталась удрать. Но от ведьмы, пусть и фиктивной, так просто не уйдешь!

Заполошно хлопая крыльями и загребая лапами половик, к слову прямо мне в лицо загребая, этот водоплавающий рванул туда, где бушевала спасительная метель. Не тут-то было! Я в отчаянном броске схватила пернатого за оранжевую перепончатую лапу.

Селезень возмущенно закрякал и забил крыльями, пытаясь взлететь. В условиях узкой комнаты и с довеском в виде злой ведьмы это было слегка проблематично. Но мужику, стремящемуся из спальни через окно к свободе, неведомы преграды.

Обычно в таких ситуациях стимулом для побега служило то, что дамскую опочивальню с другой стороны двери таранил слегка рогатый муж. Но у меня сегодня был нетипичный, так сказать, почти эксклюзивный случай. И мужик был нетипичный, пернатый. Но линял он по всем правилам отступления, не жалея сил.

И все же я победила. Прижала крылья к утиному телу, удобно устроив птицу под мышкой, на сердитое шипение показала кулак и начала осматривать «почтальона». Под перьями в районе киля обнаружился амулет подчинения. Оценила заряд. Хм… весьма неслабый. Маг, что его создал, вложил в свое творение не меньше пяти единиц. Хотя зачем столько для обычной утки? И пол-единицы за глаза хватит, чтобы в птичьих мозгах билось одно лишь желание: доставить послание. Этого же амулета хватило бы на парочку взрослых мужчин. Ну или одного, но с очень сильной волей.

Видимо, кто-то очень хотел, чтобы я получила письмо. Только вот зачем тогда селезень? Поприличнее птицы не нашлось?

Тот склонил голову, подозрительно кося на меня круглым глазом. Я точно так же — на него. Привычка бдительно относиться к вестникам завелась у меня полгода назад. Когда от Магды Фокс один богатенький сынок попытался избавиться через вот такое же письмо. Тогда я по неосторожности распечатала послание, и из него вырвался огненный торнадо. Он бешено завивался воронкой, вытягивая из меня силы. Не по капле, а жадными глотками, захлебываясь и разрастаясь, сжирая мой дар и меня саму заживо.

«Огненный голод» — так называлось это боевое плетение. Запрещенное для применения в мирной жизни. Такому было место лишь на войне. Но я встретила его. В академии, в палате лекарского крыла.

Была ранняя весна. Я только-только закончила ассистировать на операции магистру Райгнорку и стояла у окна, открытого для проветривания.

Крепкий и очень сладкий чай дымился в пузатой глиняной кружке, которую я держала. Подозревала ли я о том, что через пару мгновений жизнь моя навсегда изменится? Нет. Я просто устала. От операции, от последнего месяца, когда неприятности на нашу семью покатились как снежный ком. В голове было пусто. Я бездумно смотрела на проталины, что появились вокруг деревьев на университетской аллее.

Синичка с небольшой запиской в клюве вспорхнула на подоконник и, выплюнув послание, тут же умчалась. Я подняла с пола записку, открыла ее…

Я должна была умереть. Ожоги тела, полное магическое истощение. Меня спасло то, что все случилось в лечебнице. Что у магистра Райгнорка достало сил удержать меня, стабилизировать состояние. И пока целители оперировали, я блуждала по лабиринтам Эйты. Безумие от боли, от понимания того, что я осталась без дара…