Как и перед сегодняшним дядей Димой, в гостях у Риты не надо притворяться. Мальчик, перед которым я старалась выглядеть стойкой и взрослой, шумел душем в ванной. Я сгорбила спину, опустила плечи, скукожилась вся, как древняя старуха, и, распустив лицевые мышцы, почувствовала себя лет на тридцать старше. Я показалась себе смертельно усталой бабой, уставшей жить и бороться.

– У тебя что-то случилось? – тихо спросила Рита.

– Да. Помешай картошку, горелым пахнет.

– Ой! Это курица!

Пока хозяйка колдовала над едва не пригоревшим ужином, я сидела на табурете и, глядя в одну точку, не двигаясь, думала. Привычная, почти родная обстановка прожаренной зноем Риткиной кухни, казалось, остужала перекаленные испугом нервы. Внутри меня бушевали совсем другие, не кухонные температуры. Как после ядерного взрыва. Сегодня днем ко мне домой влетела атомная бомба…

Заставив почувствовать себя тренером в призовом матче, я взяла тайм-аут, остановила ядерный матч и вознамерилась внести корректировку в игру. Нельзя весь день носиться по полю, ловчить и нападать, брать мяч у пола и совершенно не успевать обдумать расстановку сил даже на одну подачу… Сейчас же, вот прямо сейчас, до разговора с Риткой, мне необходимо решить наиглавнейший вопрос: бороться дальше за победу, принять поражение как факт или согласиться на ничью?

И получалось так, что позвонить Коновалову, отдать флешку и отмазать мальчика – возможно.

Но как сказать Антону: мы проиграли? Осудить Анатолия Андреевича за убийство твоей тети если и получится, то только путем многих тревог, трудов, опасностей. Согласится ли мальчик с этой дилеммой?

Не потухнет ли огонь в его глазах – все люди гады, нет в жизни справедливости?.. Ведь он такой хороший, чистый мальчик!

А если еще приплести в размышления российский спорт? Что, если решением не биться до конца за справедливость я уничтожу в маленьком форварде необходимые бойцовские качества?..

Ну как тут быть?!

Представив, что две головы всегда лучше одной, я рассказала Маргарите все с самого начала, практически без прикрас и утайки, и спросила:

– Что делать, Рита? Куда мне идти?!

Остывший ужин так и остался на плите. Ритка сидела, упираясь горячей спиной в прохладную стену, и смотрела то ли на меня, то ли на верхушки лысеющих тополей за окном.

– Не ожидала от тебя такого, – сказала наконец.

Я сложила брови домиком, изображая непонимание, и подруга внесла определенность:

– От тебя теперешней не ожидала. Моя прежняя, знакомая Сашка поступила бы именно так, но ты… Не ожидала.

Мои брови совсем уползли под влажную челку, Кулемина усмехнулась:

– Ты подруга совсем в амебу превратилась, жир ком обросла… А ведь какой ты, Сашка, была? Как Ирина Игоревна говорила, а? «Если Санька у сетки, я спокойна. Санька – боец!» Помнишь?! Помнишь, как блок со сломанными пальцами держала?! – наседала Ритка. – А, Санька?! Ну, вспомни!

Я опустила выщипанные подкрашенные бровки и, как китайский болванчик-собака, помотала-покрутила головой. Тут в самом деле было что вспомнить.

Наш звездный год. Финал. Четвертая партия – 24:23, по сетам ведем 2:1.

Ирина Игоревна подводила нас максимум к полуфиналу. Пик формы прошел в одной четвертой, одну вторую выиграли только на кураже и адреналине…

Финал играли на морально-волевых. Первые два сета держались сцепив зубы, третий профукали по глупости, в четвертом – почти легли.

Соперники, бесспорные лидеры, двигались как черти. Их подводили к финалу, в том, что они до него пройдут, никто не сомневался, мы были теми самыми темными лошадками, на которых никто не ставил. Противопоставить свежим, словно не игравшим полуфинал противникам могли только стиснутые зубы и спортивную злость… поскольку мастерства, по совести говоря, на противоположной стороне поля было больше.

И вот каким-то чудом, везением, добытым потом и чуть ли не слезами, на табло 24:23. И пропускать нельзя. Забить, казалось, невозможно, соперники «непробиваемы», но знаем – в пятом сете нас порвут. Мы – «сели».

Девчонки в мыле; хлесткий удар по мячу, и он летит на нашу половину в пустой угол, куда еще не встала Ритка, вытянувшая рикошет едва ли не с трибун. Я неловко падаю, беру мяч почти с паркета. В руке что-то хрустит и стреляет, но через мгновение я уже у сетки, взлетаю и ставлю блок. Корявый, спонтанный, злой.

Мяч падает на сторону противника, скользнув между локтей высокорослой девчонки напротив.

Девчонка пучит глаза, оборачивается сначала на мяч – он катится по их полю, потом на судью, – мол, я коснулась сетки…

Но на табло 25:23.

Поздним вечером, когда после рентгена и составления пазла из сломанных костей мизинца и безымянного пальца усталый врач спросил:

– Вы что, сломанной рукой еще и бельишко застирывали?

Я, почти теряя сознание от запредельной боли, помотала головой:

– Нет… блок держала…

Сезон закончился на золотом пьедестале, восстановительные сборы я провела с героически загипсованной рукой, потом ее ломали вновь…

– Ну, помнишь, Сашка?! Какая ты была! Огонь, боец! А сейчас… ты даже улыбаться естественно разучилась, модель сраная! Лыбишься, как перед камерой… А чуть что, к Рубпольскому бежишь. – Ритка скроила гримаску обиженной девочки и проскулила: – Спасите, помогите, ах, деньги отымают…

Я резко положила руки на стол: если Ритуся сейчас оседлает любимого конька – семью Рубпольских, – ее фиг остановишь. Припомнит и бандита Игнатика, и кастрированных котов, и поросенка в апельсинах.

– Так, Рита. Что конкретно ты предлагаешь?

– Как что?! Сажать этого мерзавца надо! Идти в милицию, отдавать флешку, пусть берут за шкварник и волокут в СИЗО!

– На флешке доказательства каких-то махинаций, – уныло высказалась я. – Коновалов обвинит в воровстве или нечистоплотности своего бухгалтера, и был таков. Через сутки его адвокат из любого СИЗО вытащит…

– И что?! – возмутилась Ритка. – Оставить все как есть?!

– Но у нас же нет доказательств! – взвинтилась я. – Слова, точнее, предположения мальчишки, часы с отпечатками пальцев, поддельное алиби – только с моих слов, так как отпечатки – туфта. Его слово против моего…

– Как это? – перебила Кулемина.

– Да просто! Он скажет: да. Часы трогал. Антиквариатом интересуюсь. Но времени не переставлял. И доказательство этому есть. Его звонок автомеханику прошел конкретно в половине восьмого. Где доказательства, что это не так?! Я ничего не слышала, все только в моих предположениях!

– Да ну, Санька, ты гонишь, – отмахнулась Кулемина и развалилась на табурете, изображая крайнюю степень недоверия. – Он что – такой ловкий, что зацепить нельзя? Ведь столько всего наворотил!