– Что-то разошёлся ты уж больно. За дорогой следи, руль не вырони, – всерьёз забеспокоился я из-за переменившегося вдруг настроения водителя. – Тема конечно не шуточная, не из лёгких, но хочется всё-таки доехать.

Какое-то время мы оба молчали. Я снова погрузился в разглядывание пейзажа за окном автомобиля, но разговор никак не отпускал меня. Я вновь развернул пергамент и стал искать то место в тексте, на котором прервал чтение.

– «И видех, и се конь блед, и седящий на нем, имя ему смерть: и ад идяше в след его…», – сквозь чтение услышал я голос водителя, удивительно точно угадавшего то место, на которое упал мой взгляд. Может, он читал мои мысли?

– И что ты этим хочешь сказать? – спросил я.

– А что тут говорить? Посмотри вокруг, если ты ещё не всё понял. У тебя водила комфортабельного автобуса что спросил, когда ты пытался билет купить?

– Он спросил…. Он сказал…. КГБ, вроде….

– А что это, ты знаешь?

– Честно говоря, я не совсем понял…. Хотел спросить у тебя….

– Карта Гражданского Банка, сокращённо КГБ, – произнёс он членораздельно, как бы смакуя каждое слово. – Карточка такая, мааахонькая, но через неё доступ ко всей индивидуальной информации о человеке, включая его доходы и состояние счетов. Своего рода полное досье. Удобно и выгодно. Все бесчисленные бумажки вплоть до рецепта на лекарство от насморка, всё в одной маленькой карточке. Красота! Деньги в принципе больше не нужны. Империалы в виде монет – просто сувенир, нумизматическая ценность. Ну, конечно же всё добровольно, без принуждения. Не хочешь КГБ – не надо, расплачивайся империалами. Но ведь не удобно таскать в кармане груду металла, да ещё кучу всяких бумаг. К тому же человек без КГБ подозрителен. А вдруг он террорист? Бесконечные проверки где угодно, хоть в магазине, хоть в прачечной, пока докажешь, что ты не верблюд, вспотеешь. Рубли, как и другие национальные валюты, тоже пока не выведены из обращения, но курс – сам видал. И что важно – удобно следить за перемещением гражданина: в автобус сесть, в аптеке лекарства купить, штраф оплатить – и все кому надо знают, где ты и чем занимаешься. И заметь, безо всякой милиции-полиции. Помнишь поборы ментов? Так вот теперь все довольны, сами себя штрафуют. И самое главное – КГБ уже отстой, вчерашний день, провинция типа местной дыры. Лучшие московские умы уже обеспокоились ещё большим удобством для дорогих сограждан. А вдруг достопочтенный россиянин потеряет карточку, или украдут? Помнишь, сколько волокиты было с восстановлением паспорта или водительских прав? А тут все документы, все сведенья о человеке! Поди восстанови, запыхаешься. Не боись. Благодетели уже подумали о нас – разработали манюююхонький чип и предлагают вживлять его прямо в правую руку, чтоб не потерять. Чуешь, чем запахло? Серой.

– Я что-то не понимаю ничего. Ты это сейчас о чём говоришь? – я действительно ничего не соображал, никак не мог вникнуть в суть услышанного. Мне казалось, что мой новый приятель цитирует сейчас какой-то фантастический кинофильм, имеющий к реальности весьма косвенное отношение.

Некоторое время мы оба молчали. Уж не знаю, что он там обдумывал в своей лысой голове, может, вспоминал продолжение, а может, выдумывал на ходу байку позаковырестей. Только любопытство раздирало меня на части, и я невольно вновь раскрыл свиток в надежде найти в нём хоть какое-то объяснение. И как только мне удалось внедриться взглядом в хитросплетения буковок на пергаменте, в салоне автомобиля снова зазвучал голос таксиста, будто Левитана в страшные дни июня-июля сорок первого года.

– И пришел человек, и се человек блед. И не от Бога пришел он, и не от человеци, но сам пришел. И не было в руках его ни правды, ни закона, потому не от Бога он пришел, не от человеци. И стал человек блед над человеци. Сам стал. И сказал человек блед: «Аз есмь!» И взял он хлеб от саранчи и дал человекам. И был хлеб тот горек, но стал сладок, потому мног бо есть и дан туне. И саранча убояшася человека того, служила ему, а котора не служила ему умерщвлена была. И убоялися люди человека того, потому убил он саранчи часть, не хотящу служити ему. И поклонилися ему, и воспевали его, и возлюбили его, потому дал им хлеб от саранчи туне. А суть вернии, что рассеялися и затаилися до времени, а тако же человеци, не хотящи ясти хлеб от саранчи, но хатящи ясти хлеб от Господа, не возлюбили его, и не воспевали его, и не поклонялися ему. Вышли они тогда и сказали человекам всем: «Се сатана!». Они же им отвечали: «Сей дал хлеб нам туне». Потому были сыты. И сказали тогда птицам небесным тож: «Се сатана!». Те же отвечали им: «Любая власть от Бога суть». Потому сами были суть саранча. И сказали тогда человеку бледну: «Изыди отсель, потому ты есмь и рыж, и сед, но не бел. И сам саранча, и сын саранчи, и имя тебе сатана!». И повелел он убити их. И били их и саранча, и человецы, что восхотели ясти хлеб от саранчи, и птицы небесные, что сами суть саранча. И убили их оружием и гладом и смертию, и зверьми земными, потому мало их ще было. Саранча же, что рядилася в птицы небесные воспевала осанну человеку бледу и проклинала человеков, что стали супротив его. И было тако на четвертой части земли.

– Что это? – снова повторил я свой дурацкий вопрос.

– …

– Откуда это у тебя?

– Послушай, Робинзон, не спрашивай ты у меня. Что это? Откуда это? Всё равно, если скажу, не поверишь. Ты лучше в суть вникай, приедем уж скоро.

– А может, ты всё это сам сочинил, а?

– Ага. Сам. Да я словами такими отродясь не пользовался. Нашёл тоже писателя. Тебе это. Стало быть, теперь твоё.

– Мне? Зачем?

– Не знаю, не знаю. Только велено так.

– Велено? Кем велено?

– Робинзон, прошу тебя, не пытай ты меня. Я и сам пока нищий духом. Тоже понять хочу… потому и еду с тобой. Только знаешь что, человек тот – очень большой человек, я таковых и не видывал сроду.

– Какой человек?

– Ну тот, что велел тебе этот свиток передать.

– Мне? Почему мне? Ты уверен, что мне?

– До конца не уверен, но думаю…. Я ж с самого начала к тебе всё присматриваюсь…, по всему выходит, что ты. Ошибка не исключена, но маловероятна.

На этот раз задуматься пришлось мне. Я мало что понимал из смысла сказанного, но мои собственные мысли, мой интерес что ли, цель моего путешествия, да и сам этот таксист, неожиданно превратившийся для меня из просто водителя в попутчика – всё это разом, смешавшись, перемешавшись, соединившись в один единый клубок фактов, подсказывало мне, что он прав.

– Да, и ещё велено передать на словах – «Роман должен быть написан».

Я не стал его расспрашивать, о каком романе идёт речь, почему он непременно должен быть написан, и при чём тут вообще я? Мой попутчик, по всей видимости, и сам знал мало. Что мог – сказал, а если что и утаил, то скажет непременно. Дай срок.

Мы ехали молча. Мотор певуче гудел, шины колёс шурша утюжили нагретый солнцем асфальт, а за стёклами всё так же проносился мимо былинно-сказочный пейзаж российской глубинки, отменяющий время, помогающий забыться, перенестись из сегодняшнего, реального небытия в дела давно минувших дней, в преданья старины глубокой. Казалось, вот сейчас расступятся вековые сосны-стражи и явят неутомимому страннику сияющие девственной белизной стены храма-птицы со сверкающими золотом крестами на маковках. Впустят его, сольют воедино с хранимой ими вековой мудростью, верой, правдой, защитят, оградят своим непреступным величием от бледного общечеловеческого завтра и отпустят с миром, которому никогда уже не будет конца.