– У Кена не шило. У него муравьи в штанах, – сообщил я, чем ввел красавицу в легкий ступор. – И потом, он действительно герой. Кстати, что он поимел со своего героизма – челюсть набок?..

Машка хмыкнула.

Помимо свернутой челюсти, Кен получил уникальный сувенир – простыню, на которой гуашью было написано: «ПРИВЕТ ПИНДОССКИМ ОККУПАНТАМ!» Под этим транспарантом бесстрашно, попирая закон об оскорблении и разжигании, народ стоял на въезде в город. Негодяев и экстремистов теперь пытались вычислить поименно, чтобы сурово наказать. Только все в отказ ушли, и главное вещественное доказательство – транспарант – пропало куда-то. Полиция с ног сбилась, разыскивая этот важнейший вещдок. А ребята его Кену подарили.

Давайте смотреть реально: если бы пиндосы не договорились с русскими на самом высоком уровне, чтобы инцидент с городским бунтом замять вплоть до полной информационной блокады и стирания любых следов из Интернета, Кен Маклелланд сейчас был бы звездой в планетарном масштабе.

Он спас детей от толпы разъяренных идиотов – грудью закрыл практически – и попал в больницу. Это даже не джек-пот. Это такой эпический выигрыш, с которого можно остаток жизни стричь купоны.

И ведь все правда. Кен действительно в тот день шел на верную смерть, и куча народу видела его на Улице Специалистов, и, едва добравшись до соседнего города, мы вынесли героя из машины прямо в приемный покой. И машина выглядела тоже героически. И пиндосские мамаши, у которых, как нарочно, в кафе напротив больницы образовался временный штаб, пришли от этой картины в шок и трепет. А там уже была пресса. И Дик Пападакис, язык без костей, придумал, чего им рассказать, пока мы клали Кена под томограф, чтобы проверить, не свернул ли ему Михалыч вместе с челюстью мозги, а Риту – просто на кушетку, потому что девушку совсем развезло… А как все было в деталях и на самом деле – не имеет значения.

Но в деталях или без, скромно или с преувеличениями, история того дня оказалась неприемлема ни для русских начальников, ни для пиндосских. Они все в ней слишком плохо выглядели. Ну просто все до единого. Только народ российский показал себя именно с той стороны, которой любит поворачиваться к остальному миру, чтобы как следует напугать его. Почему-то наши любят всех пугать и уверены, что это у них хорошо выходит. Русские отстали от жизни лет на пятьдесят: никто давно уже не пугается, всех просто тошнит. Народ не знает этого, ему некогда следить за трендами: он сидит на берегу реки и ждет врагов. К счастью, это был тот случай, когда мнение народа не спросили. Уж на что я злой на начальников, но иногда от них есть польза, с их манерой прятать концы в воду. А то бы ужас, что про нас подумало мировое сообщество.

И истории не стало.

Остались только мы.

* * *

– Это русская школа оптимизации процессов, – сказал Кен Маклелланд и бросил в реку пивную банку. – Если долго сидеть на берегу реки, ожидая, когда мимо проплывет труп врага, рано или поздно тебе все станет ясно. Настолько ясно, что уже не надо класть записку в бутылку. Сама бутылка и есть сообщение.

– Сообщение о чем?

– Блин, да о том, что все понятно!

– А если она утонет? Ты же ее не заткнул.

– Да и черт с ней.

И тут я это увидел: бесконечная река, вдоль которой сидят бесконечные русские – и кидают бесконечную посуду в бесконечную ленту конвейера. То есть, простите, в бесконечные мутные воды. И хоть бы какая зараза приплыла. И всем все понятно.

Понятно, например, что никто уже не приплывет.

И сообщения об этом тонут по пути. За ненадобностью.

Мне прямо дурно сделалось.

– Запиши эту жуть, а то забудешь, – привычно сказал я.

Кен достал наладонник, поглядел на него и спрятал.

– Надоело, – сказал он. – И так уже целая камасутра. Я ее тебе потом завещаю как соавтору. Будешь читать, сидя на берегу реки, и поражаться, какие глубины разглядел в моей болтовне. Я уезжаю, Миша. Видимо, навсегда. Только не спрашивай почему.

Я чуть в реку не свалился.

– Не спрашивай почему. Спроси зачем, – сказал Кен.

* * *

Говорил он невнятно, едва приоткрывая рот. Нелегко разглагольствовать, когда тебе Михалыч заехал в челюсть локтем. Спасибо, обошлось без сотрясения мозгов, амнезии и прочих спецэффектов. Хорошо, что Михалыч сразу Кена поймал, когда тот завалился. Обычно он не ловит, жертва падает и бьется головой, отсюда все неприятности. Поэтому с Михалычем давно никто не дерется – потому что он не ловит.

Кен его поблагодарил, когда очухался и узнал все последние новости: про то, как спасал детей и хотел выйти в одиночку против толпы.

И Машка Трушкина позвонила, когда заваруха кончилась.

– Спасибо, мальчики, – сказала, – что выручили Кена. Я знаю, вы с детства вместе, но вы понятия не имеете, какой он идиот. Вы, конечно, сами хороши, всегда готовы свернуть челюсть всем желающим и себе шею свернуть заодно во имя отчизны и прогрессивного человечества, но до этого чудака вам как до звезды. Намекнули бы ему по-хорошему, чтобы валил на историческую родину, пока совсем тут не запутался на почве романтического идиотизма и не пошел искать новый повод стать героем…

Я тогда сорвался с места, едва в трубке раздались гудки. Прилетел в управу Правобережья на своем легендарном уже желтом цитрусе, мятом и исцарапанном до полной ураты товарного вида – пришлось от толпы удирать сначала палисадниками, а потом и огородами вполне буквально. Приехал и спросил: что с Кеном?

– А что с Кеном? – удивилась она. – Как огурчик, только говорить ему трудно. Вчера заходил, если тебе интересно.

И поглядела на меня оценивающе. Я не впечатлился: она на всех так смотрит. Мало ли, чего она высчитывает своим бухгалтерским калькулятором внутри красивой головы.

– Неинтересно. Ты говорила, он может запутаться… В чем?

Машка глядела, калькулятор щелкал. Потом она опустила глаза и сказала тихонько:

– Да он уже. В трех соснах практически. В бабах запутался, в себе самом, в производстве этом вашем… Прямо душу чуть не продал ради долбаной эффективности на долбаном производстве. Как будто вы на этом дурацком заводе не цитрусы, а звездолеты делали, ей-богу…

Подумала и добавила:

– Ну и в друзьях он тоже запутался.

Бабы Кеннета Маклелланда и долбаное производство меня не волновали, а вот друзья – это было что-то новенькое. У него, конечно, опять полгорода друзей, с тех пор как он вернулся на нашу сторону Силы, показал фак пиндосам, уволился через окно, и все такое – немудрено запутаться. Но разговор сейчас о вполне конкретных людях, я же вижу.

И как-то прямо спросить больше не о чем. Я могу, конечно, только она не ответит, да еще и подумает, что дурак. Будто сама умная, со своим встроенным калькулятором. Страшно подумать, сколько он мощности отъедает от ее слабенького процессора.