Итак, телеграмму подписал тот самый Литвинов, который в 1918 году информировал Симонова о его назначении консулом. Забыл? Не хотел вспоминать? Ясно одно: ни в Австралии, ни в советском представителе в этой стране НКИД не нуждался и не скрывал этого.

Позиция Москвы по вопросу репатриации соотечественников, оказавшихся за рубежом, в дальнейшем ужесточалась[258]. «Пришлые» все чаще вызывали подозрение как потенциальные шпионы и лазутчики империализма. Пройдет еще немного времени и слово «эмигрант» станет почти ругательным, эмигрантов, затесавшихся в ряды строителей коммунизма, начнут истреблять самым безжалостным образом.

13 июля 1921 года принимается постановление Совета народных комиссаров: на основании доклада Отдела эмиграции при Народном комиссариате труда – «признать дальнейшую эмиграцию и реэмиграцию в РСФСР в настоящее время нецелесообразными». Следуя данному постановлению, НКИД разослал подписанное Литвиновым циркулярное письмо во все советские загранпредставительства[259].

Обо всех этих нюансах Симонов мог только догадываться. Но даже если бы центр регулярно и подробно знакомил его с изменениями общегосударственного курса, это едва ли бы стало для него большим утешением. За три с лишним года, прошедших в борьбе за интересы соотечественников, распространение революционных идей на пятом континенте, развитие здесь социалистического и коммунистического движения Москва ни разу не похвалила его, не приободрила, доброго слова не сказала. А теперь на корню «зарубила» проект репатриации, на который он потратил столько сил и нервов. Все валилось из рук. А тут ещё эти «пакостники», продолжавшие строчить на него гнусные доносы…

За три года в НКИД скопился солидный компромат на советского представителя в Австралии. Недоброжелателей и врагов у него хватало, и пришло время рассказать о них более подробно.

«В Брисбене были и есть господа, которые старались и стараются очернить меня», – жаловался он С. Калинину[260]. На самом деле, не только в Брисбене, но и в Сиднее и Мельбурне, и в других городах Австралии. Многие из этих «господ» перебрались в Советскую Россию и оттуда продолжали травлю Симонова.

Судя по всему, с Калининым у него сложились доверительные отношения, несмотря на политические расхождения. Калинин писал Симонову 26 января 1921 года, что ожидал от него «беспристрастной оценки» того, что происходило в России, а «увидел лишь заносчивые аккорды зарвавшегося большевика, неожиданно вступившего на арену политической борьбы». Тем не менее, Калинин обращался к своему оппоненту с уважением. «Вы – мой политический противник. Я вас могу уважать как человека, но как большевика могу и ненавидеть»[261].

Калинину претили дрязги и склоки, которыми занимались руководители Союза русских рабочих-коммунистов. Он объяснял Симонову: «Почему у меня родилось отрицательное отношение к „Союзу“? Потому что слишком отрицательный элемент является ядром этого „Союза“. Много клеветы и грязи было вылито на тех, кто становился в оппозицию к „Союзу…“». Калинин с обидой отмечал, что Зузенко «клевещет», обвиняя его в «политической нечистоплотности» – в знакомстве с членом ЦК партии эсеров Рабиновичем[262] и даже располагает подтверждающим это фотоснимком. «А разве те же „союзники“ не топтали Ваше имя в грязи?» – вопрошал Калинин. Все это, по его словам, «компрометировало и Союз, и большевистского представителя (Симонова – авт.), и идею большевизма»[263].

В представлении большевика Зузенко знакомство с одним из лидеров эсеров – уже компромат, а подтверждавшее это фото – весомая улика. Атмосфера в эмигрантском сообществе и впрямь была накалена.

Герман Быков обратил внимание на уже отмечавшиеся неувязки в биографии Симонова. В своих интервью, в частности, в интервью газете «Дэйли Стандарт», советский представитель неосторожно рассказал про свой «арест» в 1904 году и про мифическую работу в РСДРП. Утверждения Симонова насчет его «революционных заслуг» Быков назвал «ложью и явно глупой», поскольку за такие проступки военнослужащего карали не переводом в другую часть, а каторгой[264].

В «докладе тов. Виленскому о большевистском консуле в Австралии» Быков ставил под сомнение сам факт назначения Симонов. В. Д. Виленский (Сибиряков) был уполномоченным правительства РСФСР на Дальнем Востоке. Быков знал, кого нужно информировать. Телеграмму Литвинова он называл «мистической каблограммой», используя как доказательство то, что Симонов «так и не предъявил ее на общем собрании русских рабочих»[265]. В данном случае Быков выдавал желаемое за действительное, телеграмма существовала и Симонов ее бережно хранил. Возможно, не рисковал демонстрировать ее Быкову и другим групповцам, опасаясь, что те уничтожат драгоценный документ. Или считал ниже своего достоинства приносить ее на собрание и оправдываться – слишком много чести для клеветников.

Быкова такое отношение еще пуще выводило из себя и в своих доносах он как мог старался «замазать» Симонова: «За неимением подходящей замены стал секретарем Союза и редактором „Рабочей жизни“… Как секретарь он был еще пригоден, но как редактор оказался неспособным, и ему предложили отставку, но закрытие газеты и мистическое назначение его консулом спасло его… Часть товарищей требовала от него признания контроля над его деятельностью на консульском поприще. Он отказался… Для сознательных рабочих было ясно – при блокаде Советской России консульство… является недействительным»[266].

Оскорбительных эпитетов и суровых обвинений в доносах Быкова хватало: «проходимец», «глупое самомнение авантюриста», «игнорировал товарищеские услуги», «ни разу не смог выяснить английским рабочим, в чем заключается советская власть». Сам Быков считал себя образованным марксистом, знатоком революционного движения и упрекал Симонова в том, что тот не прислушивался к нему. «Некоторые из нас, как не обладавшие английским языком, пытались в частном порядке дать ему точные исторические сведения о роли русских социалистических партий»[267]. Эта любопытная фраза наводит на мысль, что Быков и сам английским толком не овладел и завидовал Симонову, который свободно на нем разговаривал и писал. Во многом отсюда и досада в связи с его сотрудничеством с лейбористской партией, «приютившей этого авантюриста». Ясное дело – выучил английский специально для того, чтобы вступить в сговор с «социал-предателями» и дискредитировать революционные идеи.