Как видим, решение о приостановке репатриации дало козырь в руки недоброжелателей Симонова, и это всерьез его встревожило. «Эти пакостники, которые все время вели против меня кампанию, последнее время замолчали было. Но теперь снова ожили и возобновили свою пропаганду»[247]. Они спешно организовали собрание русской общины, рассчитывая, что Симонову будет вынесен вотум недоверия. К счастью, большинство не пошло на такую крайнюю меру и Симонова не лишили поддержки[248]. Другого консула (или представителя) у русских не было, и надежды на то, что он все-таки организует отъезд, оставались.

2 июня 1921 года ему отправил письмо один из потенциальных репатриантов, проживавший в Мельбурне А. Степанов. Он сообщил о состоявшемся «на прошлой неделе» очередном собрании русских в этом городе. На нем «было принято предложение Тов. Мееровича просить Вас по мере возможности оповестить Рабоче-Крестьянское Правительство России о желательности многих русских вернуться в Россию». Автор писал:

«Хотя в настоящее время и имеется возможность получить право выезда из Австралии, но согласно полученной Вами телеграммы от Чичерина через Красина, советующей русским воздержаться от попытки добраться до России, в виду этого многие из товарищей здесь пока не едут. Но это не значит, что они не намерены ехать в недалеком будущем, хотя было бы гораздо удобнее знать, что въезд в Россию не будет прекращен. Хорошая половина наших членов вполне ясно сознает, что в России их не ждут масляные блины… но они вполне готовы принести все, что они могут в пользу реорганизации экономики России на началах коммунизма. Мы не ищем специальных льгот, хотя должны заметить, что русское население Мельбурна состоит большей частью из людей с разного рода профессиями и потому они могут быть очень полезны в той работе в России, где ремесленники нужны»[249].

Авторитет Симонова могла укрепить только поддержка Москвы. Обращаясь к Чичерину, он ссылался на то, что в ситуации, когда Мартенса тоже хотели контролировать «местные товарищи», нарком пошел навстречу советскому представителю в США.

«Между прочим, в прошлом году подобное же требование предъявлялось в Америке к товарищу Мартенсу, но с этим требованием было покончено Вами тем, что Вы послали сообщение для опубликования, что тов. Мартенс и вообще посольство ответственны только Советскому правительству, и потому никто или никакая организация вмешиваться не может в дела посольства. Поэтому, чтобы и здесь покончить с этим спором, я бы просил Вас телеграфировать мне что-либо в этом роде, как Вы телеграфировали тогда товарищу Мартенсу»[250].

Сообщения для опубликования Симонов не получил. Надежды на то, что НКИД укрепит его позиции, пошатнувшиеся в результате выполнения решения наркомата, не оправдались. Приходилось выкручиваться самому.

В номере «Знания и Единения» от 26 апреля было помещено «срочное сообщение П. Симонова в С. Р. Р.-К., Брисбен, 18 апреля, с. г.» следующего содержания: «Товарищи, согласно телеграфному распоряжению от товарища Чичерина, Комиссара иностранных дел, уведомляю Вас, что до следующего распоряжения никто впускаться в Советскую Россию не будет. Прошу сообщить это всем Вашим членам. С товарищеским приветом, Петр Симонов»[251].

Чтобы окончательно не потерять лицо в глазах соотечественников, Симонов разместил 11 мая в газете «Острэйлиен» информацию, которая разъясняла запрет на выезд. В ней говорилось, что в условиях, когда отсутствуют «надежные и безопасные пути сообщения между Советской Россией и другими странами», поездки туда сопряжены с большим риском. На европейские транспортные агентства полагаться нельзя, так как свои обещания они не выполняют, а только выкачивают деньги из клиентов. В результате в Европе скопились тысячи обманутых и отчаявшихся русских, так и не сумевших добраться до родины. «Поэтому Российское советское правительство поручило мне проинформировать всех заинтересованных лиц, что въезд в Россию закрыт до получения дальнейших инструкций»[252].

Это сообщение Симонов довел до сведения и «новозеландских русских» – 10 мая 1921 года отправил письмо в веллингтонскую «Мэриленд уоркер». Аргументация та же: отсутствие адекватной инфраструктуры для путешествия в Россию и присутствие на рынке «бессовестных» туристических агентств, которые опустошали карманы клиентов, не выполняя взятых на себя обещаний[253].

Некоторые эмигранты не вняли увещеваниям консула и на свой страх и риск уезжали на родину. Симонов был вынужден снова и снова со страниц газет предупреждать своих соотечественников: «Даже если кто-то сумеет достичь границ Советской России, без паспорта, выданного мной, как советским представителем в Австралазии, никого туда не пустят»[254]. Однако в отдельных случаях он содействовал отъезду – очевидно, выполняя специальные указания Коминтерна.

24 мая 1921 года к Симонову обратился эмигрант Д. Ковбасенко-Токарев со следующим письмом: «Я, нижеподписавшийся, уроженец Черниговской губ. Сосницкого уезда, Синявской волости, села Городищи, прошу выдать мне паспорт на право выезда в Советскую Россию. Я готов подчиниться существующим условиям и принять участие в переустройстве страны на новых Коммунистических началах. Родился в 1855 году, 5 июня»[255].

Симонов не отказал, напротив, попросил Гроссарди выдать Д. Ковбасенко-Токареву визу, хлопотал за него, снабдил рекомендательным письмом: «Всем, кого это касается. Податель сего, товарищ Д. Ковбасенко-Токарев. Активный член Коммунистической партии Австралии и член исполнительного органа Ассоциации русских рабочих-коммунистов в Брисбене. Он направляется в Советскую Россию, и я прошу всех, кого это может касаться, оказывать ему всяческую возможную и необходимую помощь»[256].

Учитывая, что в конце июня 1921 года в Москве должен был начаться III Конгресс Коминтерна, логично предположить, что Ковбасенко-Токарева делегировали для участия в этом форуме, и запрет на выезд на него не распространялся. Это было исключением из правила, принципиально не менявшим то неприятное положение, в котором оказался советский представитель.

Несмотря на явное нежелание наркомата поддерживать с ним нормальный диалог, неугомонный Симонов продолжал ставить в своих письмах вопрос о репатриации, требовал дополнительных разъяснений. Используя канал связи через Стокгольм, он направлял корреспонденцию уже не через Ф. Стрёма, а через недавно назначенного полпреда в Швеции П. М. Керженцева. Тот добросовестно пересылал ее в Москву, которая, в конце концов, отреагировала резкой телеграммой Литвинова (была отправлена 29 июня 1921 года): «Никакого консульства в Австралии мы не признаем, – раздраженно заявлял замнаркома, – и в частности Симонову никогда права визирования паспортов не давали, принять эмигрантов отказываемся»[257]. Эта телеграмма была размечена членам Коллегии НКИД и советнику полпредства в Эстонии Л. Н. Старку. Наверное, на тот случай, если «русские австралийцы» попытаются вернуться на родину через эту страну.