– Вы были на демонстрации 5 декабря 1965 года?

– Да.

– И вы были с демонстрантами?

– Да. Только меня не хватали, потому что я не орал ничего.

– Интересно, сколько, по-вашему, там было демонстрантов, а не наблюдателей?

– Демонстрантов было человек пятьдесят. Ну, быть может, чуть больше. Всех остальных было примерно столько же. Людей, так сказать, противоположного лагеря (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 179).

Мы в этом митинге не участвовали, – говорит Игорь Голомшток. – Розанова и Синявский считали, что они свое дело сделали, а протестовать, писать письма, устраивать демонстрации – это дело общественности (И. Голомшток. С. 129).

Мы, – вспоминают Раиса Орлова и Лев Копелев, – тоже получили это приглашение, однако на демонстрацию не пошли. Не было даже колебаний. Кое-кто говорил, что это может быть и провокация. Мы так не думали, но просто считали – это студенческая затея, вроде тех собраний у памятника Маяковскому, где читали стихи и произносили речи. Мы хотели действовать по-иному: не выходить на улицу, не взывать «всем, всем, всем!», а снова попытаться вразумлять власти и выпросить Синявского и Даниэля, как выпросили Бродского (Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве. С. 117).

Шаламов знал об этой демонстрации и пришел посмотреть на нее. По воспоминаниям Вяч. Вс. Иванова, Шаламов стоял рядом в переулке, наблюдая за митингом и мысленно прикидывая, сколько на нем стукачей… По его представлению, стукачей была половина из примерно восьмидесяти человек, собравшихся у памятника Пушкину. Позднее он прямо сказал об этом мемуаристу в беседе с ним на квартире Н. Я. Мандельштам, тем самым объяснив и свое неучастие в этой акции. В то же время Шаламов, по словам Вяч. Вс. Иванова, считал, что «это очень важное событие, потому что это первая демонстрация после троцкистской демонстрации 27‐го года, которая была разогнана. Он считал, что само по себе возрождение демонстраций – это очень важное событие» (В. Есипов. Варлам Шаламов. С. 276).

Как сообщалось ранее, агент КГБ, который когда-то находился в тени, официально был выдвинут в качестве типического героя – интеллектуального, культурного, изобретательного, трудолюбивого и прежде всего человечного. Моралью кампании для советских граждан является необходимость постоянной бдительности, осторожности в отношениях с иностранцами и помощь КГБ в его работе. Кампания также обеспечивает народ живым развлечением и служит идеологически чистым заменителем западных детективов. Хорошим примером свежего произведения о шпионах является повесть „Последняя ошибка резидента“, которая была издана отдельными главами в советском еженедельнике „Огонек“. Написанная Олегом Шмелевым и Владимиром Востоковым, она опубликована в двенадцати номерах, последний из которых появился в первую неделю декабря (цит. по: М. Золотоносов. Как КГБ работало с Бондарчуком, Михалковым и другими деятелями // Город 812, 18.10.2017).

на Старой площади сделали все возможное, чтобы картину задвинуть. Издательству «Искусство» последовала строгая команда: немедленно рассыпать набор книги-альбома, посвященного этому фильму. Ромм обратился с письмом к Леониду Ильичу с просьбой спасти книгу и показать фильм по ЦТ. Не тут-то было! Запрет на показ «Обыкновенного фашизма» по ТВ изящно мотивировался «возможными дипломатическими осложнениями с ФРГ» (Кинематограф оттепели. С. 334).

Ромм, – по свидетельству М. Восленского, – подобрал из немецкой кинохроники гитлеровского времени кадры, поражавшие сходством с советской реальностью. Зал отвечал горьким смехом на показ этих кадров, сопровождаемый голосом Ромма, задумчиво читавшего свой комментарий. Рассказывали, что Ромм был вызван тогда на заседание Секретариата ЦК, где Суслов задал ему вопрос: «Михаил Ильич, почему мы вам так не нравимся?» (М. Восленский. Номенклатура. С. 607).