основательно провинился перед императором, так что теперь положение его грозит пошатнуться от малейшего инцидента…

Впрочем, это я уже строю догадки. Для начала надо, как минимум, посоветоваться с Путилиным. Тем более что, если мои опасения оправданы, то и Аркадий Францевич тоже может оказаться под ударом. Он ведь тоже в курсе всей этой истории.

Зар-раза! А ведь действительно — Вяземский, выставляя мне ультиматум, даже не упомянул о том, что я не должен ничего рассказывать Путилину. Будто совсем не беспокоился об этом. Может, для статского советника была приготовлена своя ловушка, в которую он тоже благополучно угодил?

В пылу лихорадочных рассуждений, шагая по набережной в расстёгнутом пальто с развевающимися по ветру концами шарфа, я и не заметил, как у самых ворот родовой усадьбы Василевских ко мне сзади подкатила машина. Обернулся, уже услышав совсем рядом шуршание шин и рокот мотора под толстым капотом.

— Богдан? Ты откуда?

Путилин выглядел раздражённым и обеспокоенным. Но, увидев, что он жив, я уже вздохнул с огромным облегчением. В машину садиться не стал, лишь наклонился, заглядывая в салон.

— Заезжайте, Аркадий Францевич. Поговорим в доме.

Двор усадьбы будто вымер. За последнее время я уже привык, что вокруг дома постоянно копошатся ремонтники, но люди губернатора, похоже, разогнали всех. Я первым делом заглянул во флигель Демьяна, но и там никого не оказалось. Входная дверь — тяжеленная, из досок в ладонь толщиной — было выломана с мясом, гвозди топорщились из погнувшихся петель, как скрюченные пальцы.

Тут не обошлось без сверхспособностей. У губернатора в штате наверняка полно боевиков-нефилимов. Впрочем, им достаточно было скрутить Демьяна. Это задача вполне посильная, особенно если у них был синь-камень. Он всего лишь вампир, пусть и матёрый. Рада свой Дар вообще не контролирует, к тому же недавно его применяла, так что теперь ещё долго будет восстанавливаться…

Но где остальные?

Вырванная дверь была, по сути, единственным следом борьбы. Возможно, и сопротивления как такового не было?

Грудной Узел мой был здорово истощен после долгого нахождения в поле синь-камня. Однако потихоньку наполнялся сам собой — я неосознанно стягивал к себе всю свободную эдру в довольно большом радиусе, за десятки метров. Плюс пульсирующее в Сердечнике ядро Яг-Морта тоже сочилось остаточной энергией, подзаряжая тонкое тело.

Эта прожорливость сыграла плохую шутку — я и не заметил, как втянул в себя следы остаточной эдры вокруг флигеля, а ведь по ним можно было попробовать отследить, что за нефы здесь были. Впрочем, это мало что дало бы…

Ядро Яг-Морта пульсировало, ворочалось в Сердечнике, будто дразня, и я не удержался — переключился на него.

Смена Аспекта обычно происходит мгновенно, но достаточно мягко. А тут меня ощутимо тряхнуло, словно мне влепили оплеуху. Перед глазами всё поплыло, цвета сдвинулись в зеленый спектр, в ушки, будто мелкие муравьи, хлынули десятки разных звуков — я словно одновременно оказался в разных местах сада, прислушиваясь к копошащимся под корнями деревьев мышам, к птицам на ветках и даже, кажется, к каким-то жучкам, протачивающим ходы под корой.

Я замер, привыкая к ощущениям, но легче не стало. Наоборот, голова закружилась, и я перестал чувствовать собственное тело. Меня словно увеличили во много раз, и я теперь огромную территорию в радиусе десятков метров вокруг воспринимал как единое целое, слился с ней, чувствуя каждое дерево, каждую птаху, как часть себя.

Вот это я понимаю — единение с природой!

В целом это было даже приятно — я почувствовал необычайную мощь. Я ведь не просто объял весь сад — я был частью его, я управлял им, и каждое дерево подпитывало меня энергией. Правда, не совсем ясно было, что со всем этим делать — я был растерян, словно оказавшись в кабине самолёта перед кучей непонятных приборов. До этого я сталкивался в основном с довольно простыми Аспектами, освоение которых было интуитивно понятно. Ну, может быть, за исключением Морока и Ткача.

Впрочем, раз уж я поглотил ядро полностью, то должна была сохраниться и память прежнего владельца — не полностью, но хотя бы в виде паттернов поведения при применении Дара. Я сосредоточился на этой мысли — вспомнил о своей драке с великаном, попытался взглянуть на неё его глазами…

На меня обрушилась лавина образов — ярких и быстрых, мелькающих, словно узоры в калейдоскопе.

Я — не просто един с окружающим лесом. Я и есть лес. Корни деревьев под землей — это мои жилы, древесные стволы — моя плоть, трава и листва — мои волосы, и каждая птаха, каждая землеройка — это мои глаза и уши. Я растворен во всем этом настолько, что сложно понять, где начинается моё собственное тело. Но если мне нужно сражаться… Толстые корни лезут из-под земли, обволакивая меня, пряча в этакий древесный скафандр раза в два выше человеческого роста… Почва источает ядовитый туман, сбивающий противников с толку, заставляющий блуждать на одном месте… Стаи верных прихвостней, послушных моему зову, сбегаются со всей округи… Правда, сейчас до них слишком далеко. Да и лес вокруг меня — слабый, маленький, ненастоящий. Он скован со всех сторон чуждым ему мёртвым камнем и железом. Мне тесно здесь, я не могу развернуться во всю мощь…

Шумно выдохнув, я сбросил Аспект — с непривычки он оказался тяжеловатым для человеческого восприятия. Перед глазами снова всё поплыло, и я покачнулся, осознав, наконец, границы своего тела. Едва не упал, потому что ноги ослабли в коленях и были словно опутаны чем-то.

Первое, что я увидел, когда взгляд более-мене сфокусировался — это перепуганного Путилина, стоящего в нескольких шагах от меня с револьвером в руках.

— Ты… Что за чертовщина с тобой, Богдан⁈ — проворчал он, опуская оружие.

— Да так, просто решил попробовать кое-что. Не думал, что меня так накроет… — пробормотал я, рассеянно оглядываясь.

Ноги мои и правда оказались опутанными до самых бёдер длинными корнями, вылезшими из-под земли. Правда, сейчас они потихоньку втягивались обратно, будто осьминожьи щупальца. Над землёй вилась белёсая пелена, едва доходящая до щиколоток. Не то пар, не то дым, очень похожий на тот, что окутывал лес во время битвы с Яг-Мортом.

— И… Как это выглядело со стороны?

— Хреново выглядело, — буркнул Путилин, убирая револьвер в кобуру. — Потемнел весь, вены чёрные повылазили, зенки зелёным пламенем горят. И, кажется, все деревья вокруг зашевелились, к тебе потянулись. И главное — застыл, на окрики не реагируешь… Предупреждать надо о таком, Богдан.

— Да, это я сгоряча…