Их следы Фитин надеялся отыскать на пыльных полках архивов в делах «врагов народа, проникших в органы НКВД». Одно из них, на бывшего начальника Четвертого (Разведывательного) управления Генштаба Красной армии Яна Берзина, лежало перед ним. Накануне, просматривая архивные материалы, он наткнулся на его докладную записку в Политбюро. Она относилась к концу 1935 года. В ней лаконично излагалась военно-политическая обстановка в Японии, Китае и США, давался ее смелый прогноз на ближайшие годы. Последующее развитие событий в Китае и Монголии подтвердили его с поразительной точностью. Особое место в записке отводилось перспективам развития японо-американских отношений. Ссылаясь на мнение неведомого источника, Берзин делал смелый вывод о неизбежности столкновения интересов Японии и США в Китае и Юго-Восточной Азии.

«Вне всякого сомнения, источник Берзина пользовался информацией самого высокого политического уровня, — заключил Фитин. — Но кто ты? Жив ли?»

В надежде отыскать следы неведомого разведчика он уже сутки не покидал кабинета и перечитал сотни страниц спецсообщений агентов и резидентов, пытаясь выйти на его след. От напряжения слезились глаза, тупая боль сверлила затылок, и, когда казалось, что тайна так и не будет раскрыта, удача улыбнулась Фитину.

В деле бывшего капитана военной разведки Плакидина Ивана Леонидовича обнаружились донесения загадочного агента Сана. Они во многом перекликались с выводами, содержавшимися в докладной Берзина. К счастью, следы бывшего капитана-разведчика не затерялись. Ни война, ни бомбежки фашистов не смогли парализовать отлаженную машину НКВД. В час ночи на стол Фитина легла подробная справка на Плакидина. «Японский» и «американский шпион» в 1939 году был осужден Особым совещанием к высшей мере наказания за предательскую деятельность. Фитин лихорадочно зашелестел страницами дела и, когда была перевернута последняя, с облегчением вздохнул. Плакидин был жив и отбывал наказание в лагере под Архангельском. Приговор оказался отсроченным, по-видимому, кому-то на самом верху он был нужен.

«Если ты жив, то… — Фитин, поднялся из кресла и возбужденно заходил по кабинету. — Надо выходить на наркома с предложением о подключении к операции. Паша, ты в своем уме? Кого — врага народа? Японского шпиона? Это же безумие! А что делать? Плакидин — ключ к Сану и источникам его информации в США».

«Собственно, чем я рискую? — продолжал размышлять он. — С Лубянки не сбежит. Враг народа? И что? Яше Серебрянскому впаяли „вышку“, Рокоссовский с Бирюзовым по „червонцу“ получили, а сегодня ими дыры затыкают в разведке и на фронте. Лаврентию Павловичу результат нужен больше, чем тебе, а времени уже не осталось. Он должен подержать».

Фитин отбросил последние сомнения, возвратился к столу и сел за составление докладной. С каждой новой строчкой в нем росла убежденность в своей правоте, и мысли легко ложились на бумагу. Доводы выстраивались в убедительную цепочку. И когда документ был готов, он связался с Берией. Тот, не дослушав до конца, немедленно потребовал к себе. Сложив в папку докладную записку и аналитическую справку Берзина с прогнозом развития ситуации в японо-американских отношениях, Фитин прошел к нему в кабинет.

Берия ни словом не обмолвился о своей резолюции на последней разведсводке Грина и потребовал докладную. По первой его реакции Фитин понял: попал в точку. Глаза наркома азартно блеснули.

— Молодец! Правильно! Да, надо рисковать, — звучали энергичные реплики Берии. Прочитав до конца, он заключил: — То, что надо! Немедленно подключай к операции. Похоже, Гордону и Ховарду не удастся подобраться к Гопкинсу.

— Если говорить о Ховарде, то да, — подтвердил Фитин.

— Слушай, а ты проверял, этот, твой Плакидин, живой?

— Должен. По последнему докладу, в покойниках не числится.

— Знаю я их доклады, — грозно сверкнул стекляшками пенсне Берия. — Сколько этих Чичиковых под трибунал отдали, а им все неймется. Ворье, лишь бы карманы себе набить! Ладно, черт с ними. Ты, Павел Михайлович, мне этого Плакидина хоть из-под земли достань!

— Есть, товарищ нарком! Я уже подготовил распоряжение на откомандирование, — Фитин достал из папки заполненный бланк.

Берия поставил короткую подпись и предупредил:

— Действуй смело и энергично, но не забывай — товарищ Сталин нам доверяет, но и строго спросит.

— Не подведем, Лаврентий Павлович! — заверил Фитин и возвратился к себе.

В приемной находились майор Крылов и капитан Шевцов. Оба умели держать язык за зубами, обладали бульдожьей хваткой и могли согнуть в бараний рог любого. Пригласив к себе в кабинет, он вручил Крылову пакет и распорядился немедленно вылететь в Архангельск. Речь шла о поручении самого наркома, и через минуту офицеры убедились в этом. Во внутреннем дворе их ждала машина.

Эмка, прошуршав по выскобленному асфальту, выскользнула из темного зева ворот и, набирая скорость, устремилась за город. Фашистская авиация взяла тайм-аут, и меньше чем за сорок минут они добрались до аэродрома. Справа промелькнула сторожевая вышка с часовым, слева — обнесенная земляным валом зенитная батарея и заваленное снегом караульное помещение. После проверки документов машина с Крыловым и Шевцовым выехала на взлетное поле и остановилась у самолета из особой эскадрильи наркома внутренних дел СССР. У трапа их встретил комендант, поздоровавшись, проводил на борт. Экипаж находился на местах и ждал только команды.

— Капитан Мозговой, — представился командир экипажа и доложил: — Товарищ майор, самолет к вылету готов!

— Летим, — распорядился Крылов и, подумав, сказал: — Капитан, при мне пакет, если с нами что случиться, его уничтожить!

— Все будет нормально, товарищ майор! — заверил командир и предостерег: — Держитесь покрепче, впереди…

Последние слова потонули в грохоте моторов. Рев винтов перешел в визг, самолет быстро набрал скорость и оторвался от земли.

После набора высоты болтанка утихла, и здесь Крылова со Шевцовым подстерегала другая напасть. В спешке они не успели переодеться, и мороз все сильнее давал о себе знать. Тонкие шинели и легкие перчатки не спасали, а щегольские хромовые сапоги превратились в настоящие колодки. От холода пальцы на ногах и руках немели, на глазах наворачивались слезы и ледяными горошинами застывали на щеках.

До Архангельска оставалось лета не меньше трех часов. Крылов с ужасом представлял, что его поджидало в конце: в лучшем случае — койка в госпитале, в худшем… Но об этом не хотелось даже думать. Он с трудом разогнул окоченевшие ноги и добрался до кабины. Летчики поняли все без слов — у запасливого штурмана оказались в загашнике унты, нашлись две меховые куртки и лишняя фляжка спирта. Переодевшись, Крылов с Шевцовым взялись за фляжку со спиртом. Вскоре холод отпустил, и они, закутавшись в воротники курток, забылись в коротком сне.

Ночь подходила к концу. Слабая предрассветная полоска окрасила восток. Далеко внизу из полумрака проступила, насколько хватало глаз, мрачная, бескрайняя тайга. Ни один звук, ни одно движение не нарушали ее белого безмолвия. Здесь безраздельно властвовали холод и особая северная тишина. Прошел еще час, и на пути стали появляться лесные поселки, окруженные уродливыми проплешинами.