Вдруг госпожа Мирская задала тот вопрос, которого ждал и одновременно боялся Пронин:

— Уважаемый Олег Эдуардович! Так уж вышло, у меня сегодня свободный день, я бы посмотрела на второй состав, который вы запланировали.

«Вот, крысы, уже все разболтали», — подумал главреж об актерах и мило улыбнулся Амалии Реджинальдовне.

— Никакого второго состава нет. Ну, разве что Галина Петровна Пронина, так это на случай, когда Невельская сниматься будет или что другое…

— И много таких случаев, когда Невельская «снимается или что другое»?.. — Амалия Реджинальдовна отставила на столик пустую чашку. — И вас не предупредила об этом?

— Да… Нет-нет, не-е могу сказать, что мно-го… — заикаясь, вел свою партию Пронин.

— Сколько таких случаев? Ответьте, пожалуйста! Ведь, кажется, я финансирую театр исправно? Наш фонд проплатил удовольствие видеть на сцене Невельскую до конца года!

— Да, да, проплатили… Ну… сколько… случаев? Я не помню… Мне надо свериться с записями…

Раечка было открыла рот, чтобы вставить свое нелицеприятное замечание, но Амалия сделала легкий жест «дланью», и секретарша тут же прикрыла ротик.

— Я вам помогу вспомнить, видимо, у меня память получше вашей. Ноль случаев. Ни одного. Ирина Николаевна сейчас нигде не снимается, поэтому вам не было надобности подстраивать план репетиций и репертуарный лист под ее график. Вы понимаете, что нарушили условия? Ирина Невельская, вместо того чтобы каждый день в полную силу играть, сидит дома! Как это, сударь, понимать? Если не будет играть Невельская — я обижусь… На очень крупную сумму.

На этом Амалия Реджинальдовна выпростала свою могучую фигуру из кресла и отправилась в гримерку к Невельской.

— Иринушка! — загрохотала Дама с большой буквы. — О делах сегодня ни слова! Ты была великолепна. И уж извини, актрисы иногда очень ревнивы, но твоя партнерша Зарайская сегодня тоже находилась в ударе, не могу этого не отметить.

— Амалия Реджинальдовна! Людмила Санна — моя подруга. Мне приятно, что наш дуэт доставил вам столько положительных эмоций.

— Давай расцелуемся, красота моя! — Амалия Реджинальдовна сжала в объятьях Невельскую, отчего та тихонько пискнула. На ее щеке остался бордовый отпечаток пухлых губ. — А где там Зарайская? Это просто динамит какой-то! Взрывчатка! Зовите ее сюда, хочу видеть! — сказала Мирская тоном дореформенной помещицы, не допускающей и мысли о 1861 годе и отмене крепостного права. Тон действовал на всех безотказно.

Вскоре Ниночка Широкова, до которой долетели последние слова Мирской, уже заталкивала Людочку в грим-уборную к Невельской, в пылкие объятия госпожи Мирской.

После торжественного отбытия Амалии Реджинальдовны театр стал успокаиваться. Но не Людочка. Актриса пребывала в возбужденно-радостном настроении, о чем свидетельствовали арии из оперетт, которые она то и дело принималась петь, а потом прерывалась, вспоминая, что не сказала чего-то важного:

— «Устал я греться у чужого огня, ну где же сердце, что полюбит меня…» — напевала Людочка и вдруг спрашивала: — Иван уже в Москве? Жаль, его не было сегодня в театре, он бы оценил.

Наконец позвонил Иван:

— Иришка, я приехал, выходи!

— Я уже в пальто!

Ирина расцеловалась с Зарайской, попрощалась с остальными коллегами и вышла из театра.

Пшеничников стоял у машины.

— Как же я соскучилась, Ванечка! — Они обнялись.

— Я тоже, девочка моя! Но ведь прошло всего два дня! А что мы будем делать, когда придется разлучиться на более длительный срок?

— Не знаю… — прошептала Ирина, — лучше не разлучаться… Хочешь, я уйду из театра и буду сидеть дома?

Иван распахнул перед Ириной дверцу автомобиля, помог сесть, обошел автомобиль, занял место водителя, завел замок зажигания, тронулся и только тогда переспросил:

— Я ослышался? Это ведь шутка?

— Сама еще не знаю, — уклончиво ответила Ирина. — Я так рада тебя видеть и хочу узнать, что было в Атяшево, расскажи, ну а потом я расскажу о театре.

Они поехали в свой любимый ресторанчик к Лозовскому. Их заказной столик стоял в нише, скрытой от основного зала, где никто из поклонников не досаждал…

Пшеничников в обычной деловой манере, держа в своих руках обе Ирины ладони, начал повествование о посещении Атяшево. Очень старался не упускать моменты, которые были важны для Ирочки: как выглядит мама, Ольга, Игнат и прочие родственники, как красиво там сейчас у них на родине. И свежий воздух какой-то густой, пахнет прелыми листьями, травой… Ирина закрыла глаза, пытаясь представить все это.

Тут появился официант, принес закуски. Потом на отдельном подносе приплыло Иринино вино, и это означало, что трапезу можно начинать.

— Иришка, скучаю я по Атяшево. Понимаешь?

— Иван, у меня другая ситуация, я ведь из дома сбежала. Моя мама, после внезапной смерти отца, осталась с двумя детьми на руках и держала нас в ежовых рукавицах. Мы с Олей жили по графику и расписанию и ничего не могли решать сами, без ее ведома. — Ирина отпила вина и продолжила: — Мне нельзя было давать волю чувствам. Я, скажу честно, довольно быстро прижилась в Москве.

— Ты молодец, Иришка. Ты сильная. А я ведь готовлю Николая Бойко со временем на свое место, а сам вернусь в Атяшево. Но мы еще толком не наладили работу в Москве.

— Ну и не думай пока! Налаживай! — с энтузиазмом поддержала мечту Ивана Невельская.

— Слушай, а деваха эта, Лана Смирнова, журналистка, оказалась очень толковой. Столько материала сняла…

— Что-что-что? — Ирина изобразила гримасу ревнивой жены. — Толковой? Ну-ка повтори!

— Да ладно, Иришка, очень она приглянулась Коле. Они зациклились друг на друге. Эсэмэски по пять раз на дню, обязательно разговор по скайпу…

— А! Ну тогда живи!

У Ирины завибрировал телефон. Звонил Асмолов.

— Ирина Николаевна! У меня для тебя три новости: хорошая, очень хорошая и прекрасная. С какой начинать?

— Алексей, приветствую! Начни так, чтобы я получила максимум удовольствия.

— Сегодня был у Пронина в театре. Переговорил насчет ролей. Он обещал дать тебе сыграть вожделенный спектакль, но, мне кажется, это не моя заслуга, кто-то еще постарался. Кроме того, у него там все на ушах, аудиторы кем-то засланы, заняли две комнаты, Пронин мечется, потому что вынужден был предложить им свой кабинет, а у него там запас французского коньяка. Так что бегает трезвый и злой…

— Аудитом, Алексей, ты не удивил… Я догадываюсь, чьих это рук дело…

— Ну вот. Подобрался к прекрасной новости. Буду говорить кратко, без предисловий. Небезызвестный на Москве режиссер Яков Архангельский собирается снимать полнометражную картину.