— Согласен: настоящий художник не ставит перед собой целью их сотворение. Но все же не только по неисповедимым путям читатели выбирают себе в кумиры одних литературных персонажей и не выбирают других. Вот все ваши книги об ученых — от «Искателей» и «Иду на грозу» с их довольно рельефным «оттепельным» оптимизмом — до «Места для памятника», «Этой странной жизни», «Зубра», где уже на ином, более высоком (или более глубоком?) жизненном витке куда больше печали и горечи от многой мудрости — они ведь не столько о науке, сколько о жизненном выборе. Между модусом бытия и модусом обладания, в конце концов. О нравственном наполнении времени, отпущенного нам на личное бытие.

Вы в прошлый раз говорили мне, что до сих пор удивляетесь, когда разные люди уверяют, что ваши книги повлияли на их жизненный выбор. Тут можно, конечно, предположить и некоторую комплиментарность читателей в адрес автора. Однако и мне довольно часто, и тоже до сих пор, встречаются ученые, которые на вопрос, что позвало их в науку, среди других мотивов называют ваши книги.

— Я вам вот что скажу. В науке гораздо больше, чем в других областях, порядочных людей. Конечно, и здесь — читайте книгу Симона Шноля «Герои и злодеи русской науки» — есть свои праведники и свои злодеи (один Лысенко чего стоит!). Но по природе своей — как поиск истины — сама наука предполагает высокую нравственную планку, делает человека более бескорыстным, готовым жизнь положить на поиск, положительный исход которого ему никто не гарантирует, ибо сам человек — мечтатель, он увлечен своим делом. Заплатите ему меньше, он все равно будет им заниматься. Конечно, до определенных пределов.

— А потом уедет из страны.

— Да, уедет. Но как раз для того, чтобы заниматься своим делом, а не идти торговать. Обеспечьте его всем необходимым на родине — так и не уедет! Все-таки в научном сообществе, вне зависимости от академических карьер, чинов и наград, люди хорошо знают цену друг другу именно по гамбургскому счету. И даже тот, кто получает эти знаки отличия без достаточного основания, кожей чувствует: он на самом деле ничто, пустое место в науке.

А самое главное — ученый живет впереди нас. В его распоряжении наш завтрашний день. Он в нем уже работает. И когда приезжает вечером домой из своей лаборатории, он при этом возвращается из завтра в сегодня, во вчера даже, а может быть, и в позавчера. Но он-то знает, что прокладывает путь туда, в завтра, нам всем. Поэтому наука во многом очищает, облагораживает человека, делает его терпимым, толерантным, милосердным к людям и к миру.

Вместо эпилога

— Ваше любимое полотно в Эрмитаже? В Русском музее?

— В Русском музее репинский портрет композитора Глазунова. А в Эрмитаже, конечно, «Возвращение блудного сына».

Подумалось: может быть, в этом простом ответе и есть ключ к его творчеству, к его жизни? Вечный поиск нашего возвращения к самим себе от жадного, ненасытного господства модуса обладания — нет, не просто к оголенному модусу бытия, но к мудрому, дальновидному согласию этих двух извечных начал нашей жизни. Или, если словами самого Гранина: «Для Рембрандта библейская притча — непростая возможность дойти до божественной души человека».

Диалог вел Ким Смирнов

2010

* * *

Губернатор В. И. Матвиенко на совещании в ответ на мое выступление, где я упрекал правительство города за отсутствие идеологии, за то, что оно живет, «под собою не чуя страны», сказала: «Недавно в Уфе на Совете Союза я говорила, что вот у нас Гранин всегда был в оппозиции, выступал против политики властей, сейчас он молчит, потому что нет у нас ни идеологии, ни политики».

Март 2011

* * *

Во времена советской власти нашей бедой было качество. Товаров, машин, одежды и т. п. Низкое, вне конкуренции. Гнались за количеством. Перевыполняли план. Все попытки поднять качество ни к чему не приводили. Ибо качество — дитя конкуренции. А ее не хватало.

Ныне, когда мы вышли на рыночные отношения, оказалось, что проблема качества и на новом высшем уровне существует. Это проблема качества жизни. Мы потребляем жизнь низкого качества и производим жизнь низкого качества. Тоже — больше, быстрее, выше, и тому подобные показатели захватили все поле потребления. Летать самолетами быстрее, поезд — скорость все больше, экран телевизора тоже все больше, память компьютера, быстродействие — все больше, больше. Полет из Москвы до Владивостока — 12 часов, нет, уже 10, уже 9… И что? Путешествие стало только поездкой, лишились пейзажа, мелькание пространства, расписание, а ведь было событие.

Мобильник с его эсэмэсками лишил письмо ранга события, получаешь мгновенно, без марок, конвертов, дистиллированный текст. Да — быстрее, да — надежнее, но будничней, поездка в Москву событие заурядное. Удобно, и в то же время жизнь беднеет. Прогресс экономит и время и эмоции. Меньше красок, меньше чувств и переживаний, меньше чести, меньше гнева, доброты, меньше поэзии. Ценится доход. Он определяет качество жизни. Безопасность — это толщина железной двери. Практичность не значит прогресс. Ум трудится больше, а душа? Пожалуй, все меньше.

Прогресс разрушает природу, и мы с этим примирились, мы все время заключаем с ней сделки. Больше удобств за счет экологии.

* * *

Австрийский городок Райдинг, где 800 жителей, празднует 200-летие Ференца Листа в своем концертном зале на 600 человек, а в деревушке Хоейхаус, 500 жителей, соорудили оперный зал на 800 человек. И все это не пустует.

* * *

На производство ВВП, эквивалентного 1000 долларам США в ценах 2000 года, Япония расходует энергии в 16,6 раза меньше России.

* * *

XVII век, эпитафия:

«1741, отец наш тайный советник Плещеев, жития его было 50 лет 5 месяцев и 28 дней».

Точный срок указывали пребывания на Земле, ценился каждый день Божий.

* * *

Улыбка грудного младенца, она образец чистой радости появления на свет Божий, по крайней мере так воспринимается — бескорыстная приветливость.

* * *

Трудно стать великим, если не иметь великого противника. Тому пример два великих вампира — Гитлер и Сталин.

* * *

Молодая русская аристократия, высшее дворянство, за малое время создала неплохой генофонд русского народа. В этом участвовали и бояре со своими правилами жизни, и военные, и служивые люди, позже к ним присоединилась разночинная интеллигенция. Взаимопроникновение сословий шло энергично, и стал возникать слой отборных людей, а уж к моменту Октябрьской революции слой этот заметно увеличился. Судить об этом можно по многотысячной русской эмиграции, она уезжала из России пароход за пароходом, из Петербурга, из Одессы. Русские люди появились и в Азии, и в Африке, не говоря об Европе и Америке. Они не растворялись, неохотно ассимилировались, сохраняли свой язык, традиции и одновременно утверждали русскую культуру. Так появились школы на Востоке русского балета, русского театра, преподавали в университетах. Дмитрий Лихачев говорил: «Интеллигентность не только в знаниях, а в способностях к пониманию другого», такое понимание того, что может дать русский талант. Русская культура проявлена была даже в таких странах, как Германия, Соединенные Штаты, Франция — там, где, казалось бы, национальная культура была достаточно богатой.