— Я здесь отнюдь не по собственной воле, — сказал Абд иль-Вахаб после маленькой заминки, по нему было заметно, что он колеблется, не зная, с чего как начать. — Меня прислали к тебе с просьбой. И я уверен, что она тебе не понравится. Ты догадываешься, кто прислал меня?

— Нет, — тут же слетел с губ Салимы резкий ответ. — Поэтому я была бы тебе благодарна, если ты не стал бы ходить вокруг да около, а сразу бы сказал, кто тебя прислал и почему.

Абд иль-Вахаб взял чашку, откашлялся и отпил кофе.

— Ты наверняка слышала, что англичане назначили нового консула на Занзибаре, — продолжил он.

Салима пожала плечами. Вдруг ей показалось, что крепкий кофе имеет привкус железа — почти как кровь. С тех пор как она смотрела в дула винтовок, с тех пор как английские пули свистели над ее головой, ее не очень-то интересовали здешние англичане.

— Какое мне дело до англичан или до их консула? — ответила она жестко. — Мне безразлично, кто это, Ригби или кто-то еще!

Брат сначала молча уставился на нее, потом рассмеялся.

— Ригби давно нет! Здешний климат был ему не на пользу, как это объяснили, но вероятнее, потому, что борьба с Меджидом его просто обессилила.

Салима еще раз равнодушно дернула плечом. Но он продолжал рассказывать:

— Меджид не простил Ригби, ведь это консул заставил его вернуть Баргаша из ссылки. Очевидно, британской администрации не нравилось пребывание Баргаша в Бомбее, и таким элегантным способом они хотели избавиться от него. К тому же Меджид до сих пор не согласен с тем, что султанат нашего отца был разделен — и, как тебе известно, Тувайни — султан в Омане, а Меджид — здесь, и теперь Меджид должен каждый год выплачивать Тувайни определенную сумму — как более богатый Занзибар бедному Оману. А окончательно Ригби и Меджид рассорились, когда консул вынудил индийских торговцев — подданных английской королевы — дать своим рабам свободу. За Ригби последовал некий Пелли, затем некий капитан Плейфер, который раньше служил в английской администрации в Адене… — тут он прервался и, испытующе посмотрев на сестру, тихо добавил: — Тебе не хочется знать о том, что происходит на нашем острове, ведь так?

— Нет, почему же? — она бросила на него изучающий взгляд. — Однажды я уже вмешалась в дела семьи, и ничего хорошего из этого не вышло. Ни для меня, ни для других. И поверь мне, не проходит и дня, чтобы я горько не раскаивалась в этом.

Абд иль-Вахаб задумчиво кивнул.

— Что и понятно. Но сейчас все складывается так, что ты просто обязана этим заняться.

— Уж не новый ли консул прислал тебя? — Глаза Салимы угрожающе сузились.

Брат стал все отрицать, Салима продолжала настаивать.

— Тогда кто? Абд иль-Вахаб, я прошу тебя, говори же! Хватит продлевать эту пытку! — И она с треском ударила ладонью по столику, так что кофейные чашки тихо звякнули.

Ее собеседник покраснел.

— Пожалуйста, не надо так злиться, я ведь только гонец…

Салима вздохнула.

— Разумеется, да, не надо! Но ты наконец-то скажешь, кто тебя прислал и зачем?

— Меня прислал Меджид…

Меджид… Салима не хотела верить своим ушам, и когда она поняла, что не ослышалась, настроение ее мгновенно переменилось. Надежда вспыхнула в ней и еще — неукротимая радость.

Он простил меня. После всех этих лет он простил мой глупый поступок и протягивает руку. Я знала это! Я знала, что Бубубу принесет мне удачу!

— …и он спрашивает, не сможешь ли ты передать ему права на Бубубу?

— Как… что ты сказал? — Голос отказывал Салиме.

Лицо Абда иль-Вахаба потемнело.

— Кажется, совершая морскую прогулку, новый консул бросил на дом жадный взгляд и спросил Меджида, можно ли его получить. Меджид ответил согласием.

Салима спрятала лицо в ладони. Ее била дрожь. Гнев охватил ее. Затем накатило отчаяние.

Все — все, только не Бубубу!

Желание и воля султана — это закон. Так издавна было заведено на Занзибаре. Но даже если бы Салима и захотела возразить, после ее «предательства» и перед лицом милосердия, проявленного к ней Меджидом, она была у него в большом долгу. Честь и порядочность требовали, чтобы она пошла ему навстречу, чтобы, по меньшей мере, искупить часть вины — она знала это. И Меджид это тоже знает, она почувствовала это по его «просьбе». И еще она мгновенно поняла, что настоящего владельца Бубубу, скорее всего, заранее поставили в известность — и он был тоже согласен.

— Я не могу решить это вот так сразу, — пробормотала она, не отнимая рук от лица. — Я хотела бы подумать — хотя бы одну ночь.

— Мне очень жаль, Салима, — услышала она дрожащий голос брата. — Но Меджид потребовал, чтобы я сегодня передал ему твой ответ.

Как он может требовать это от меня?

Абд иль-Вахаб шумно втянул в себя воздух.

— Он предлагает тебе вернуться в Мтони, но если тебе это не по душе, то он велел мне позаботиться о том, чтобы у тебя был приличный дом в городе.

Салима вскинула голову.

— А дозволено ли мне будет принять хотя бы это решение не сразу? — Она хотела, чтобы последние слова прозвучали с вызовом и немного язвительно. Но она едва смогла их вытолкнуть из пересохшего рта.

— Ну да, конечно, — быстро ответил Абд иль-Вахаб.

«…освободить дом в течение восьми дней и передать моему брату сейиду Меджиду, высокочтимому султану Занзибара, дабы он распоряжался им по своему усмотрению…»

Рука Салимы, водившая бамбуковым пером, застыла на месте. Еще ни одно письмо из тех, что она написала в своей жизни, не причиняло ей столько душевной боли, как письмо, в котором она еще раз письменно отказывалась от Бубубу. С этим поместьем ее связала любовь с первого взгляда, и за те немногие месяцы, что она здесь провела, она срослась с этим клочком земли. И теперь она должна с ним расстаться — это казалось ей невероятно жестоким. Покинуть Бубубу было для нее что вонзить нож в сердце.

Она заставила себя закончить письмо и передать его слуге, чтобы он вручил его Абду иль-Вахабу. Ей с трудом давался каждый шаг, когда она захотела еще раз обойти все любимые места в доме. Подзорная труба наверху, благодаря которой она осуществляла свои мечты о дальних берегах. Комната, окна которой выходили на плотно сросшиеся кроны лиственных деревьев, привести их в порядок Салима так и не решилась — там можно было вообразить, что ты в домике на дереве, а вокруг птицы на все лады заливаются трелями. Маленький салон внизу, который она обставила так, чтобы казалось, что это палуба парусника — особенно когда волны бились о стены дома.

Долго она стояла на берегу, в тени пальм, босиком, утопив ноги в невесомом песке, и смотрела на широкий морской залив, весь в солнечных бликах, провожая глазами каждый корабль.

У всех, у всех есть цель. Только у меня нет…