Единственным утренним утешением стала рассеянность тихой секретарши. Она так волновалась, что не успеет до прихода шефа вернуть папку Томкина в сейф, что, едва завидев меня, вцепилась в бумаги и, даже не подумав закрыть дверь, кинулась в кабинет Лихогона. Старательно изображая, что вытираю пыль с дверного косяка, я краем глаза следила, как Лиза достает из цветочного горшка ключ и как отодвигает картину, чтобы открыть сейф. Я, разумеется, тут же послала Жорику сообщение с новыми сведениями (чисто деловое, без намека на прощение или даже просто теплые чувства), а сама уселась вязать, чтобы успокоиться, потихоньку прокручивая в голове все происшедшее со вчерашнего вечера.

Лиза все это время ловко орудовала пилочкой для ногтей. Потом, видимо не выдержав, она отложила инструмент, прижала обе руки к груди и хриплым от волнения голосом спросила:

— Ну что, была?

Мне потребовалось некоторое время, чтобы догадаться, о чем она спрашивает. Лиза не отрывала от моего лица испуганного взгляда. Голубоватые круги под глазами, повторяющие очертания нижнего контура оправы очков, свидетельствовали о бессонной ночи.

— Была, — поняла я наконец собеседницу. — Но ведь, — я скосила глаза в сторону кабинета Лихогона и зашептала: — Он может быть на месте! Там же есть второй выход.

— Нет, — Лиза нелепо замотала руками, — был бы на месте, попросил бы кофе. Он всегда так здоровается по утрам. Да и у него там не слышно ничего, что тут происходит. Ну, я надеюсь, что не слышно. А даже если и слышно, то и ладно! — Лиза уже явно не владела собой, потому глянула на меня требовательно и в упор. — Что сказала твоя гадалка?

— Все непросто, — как можно безразличнее заявила я, заставив Лизу резко побледнеть. — Результат противоречивый. Объект явно кому-то симпатизирует, но, с другой стороны, не придает этому настолько серьезного значения, чтобы проявлять инициативу, — не на шутку включившись в хлопоты по устройству личной жизни Лизы, я говорила то, во что действительно верила. — Если не будешь лениться и приложишь определенные усилия, то…

— Что нужно делать? — Лиза не отрывала взгляда от моего лица.

— Есть кое-какой план. — Тут мне в голову пришла идея, и я повела себя как настоящая садистка. — Ой! Потом расскажу! Только сейчас вспомнила, что забыла пропылесосить под столом шефа… Хорошо, что он еще не пришел. Если он заметит грязь под столом, это плохо отразится на моей карьере!

Я схватила пылесос и ринулась в кабинет Лихогона.

— На чем? — Лиза наморщила нос и подозрительно глянула на пылесос. Как и у всякого нормального человека, слово «карьера» вызывало у нее ассоциации с деятельностью, сопровождаемой несколько иными подручными средствами.

— Что-то плохо дует, — озабоченно заявила я, игнорируя реплику стоящей над душой Лизы. — Сейчас разберу, гляну. Пылищи, правда, будет…

Я пододвинула поближе корзину для мусора, закатала рукава и щелкнула защелкой на корпусе пылесоса. Взволнованная Лиза бестолково сопровождала мои действия невнятными перепуганными бормотаниями.

— Отошла бы ты, Лизавета! — по-дружески посоветовала я. — Сейчас вся перемажешься, а тебе нельзя. Гадалка сказала, что объект любит аккуратность, поэтому тебе теперь придется всегда ходить безупречно опрятной.

— Вот именно! — внезапно выйдя из ступора, прокричала Лиза. — Аккуратность! — Она схватила невесть откуда взявшийся громадный пакет и, прежде чем я успела что-то предпринять, вынесла пылесос в коридор. — Извини! Я тебе не объяснила в первый день. Такие вещи, как чистка пылесоса, делаются в подсобных помещениях… Стой тут, а я сбегаю вытру там, где ты уже напылила.

Через несколько минут Лиза и Лихогон синхронно распахнули двери в приемную. Она — ту, что выводила из кабинета, он — ту, что открывалась с улицы.

— Ничего себе! — с искренним восхищением шепнула я Лизе, которая, конечно, сломала один мой план (выгнать Лизу из кабинета и быстренько проверить сейф на предмет наличия в нем завещания не удалось), но зато явно помогла продвинуться в другом. — Всего бы на одну секунду позже и… Послушай, а ведь ты, оказывается, можешь быть отважной и собранной! Это очень хорошо! Гадалка сказала, что нашему объекту не нравятся нюни и хлюпики, и я никак не могла придумать, что бы тебе посоветовать, чтоб ты была порешительнее.

Тут в приемную заглянул Лихогон и, коротко поприветствовав Лизу оскалом, видимо, символизирующим у него улыбку, попросил кофе, после чего пристально уставился на меня.

Пальцы его рук при этом барабанили друг о друга, а губы шевелились. Казалось, будто Лихогон — шаман какого-то древнего племени, нечаянно переместившийся во времени. Мне сделалось совсем неуютно. Я подскочила, пряча спицы и клубок в складки кресла.

— Петр Степанович, да, я все еще здесь. Но это не против порядка, а как раз во имя него. — Для подтверждения своего сомнительного оправдания и отчасти с целью самообороны я притянула к себе стоящую в углу швабру. — Сегодня пятница. Вы же сами говорили, что у нас короткий день. Выходит, чтобы не опоздать к вечерней уборке, мне проще не уходить… — я попыталась красиво выйти из положения, но не выдержала. — Не смотрите на меня так, я вас боюсь!

— Боитесь? — Лихогон в недоумении глянул на Лизу. — Вот уж не думал, что могу производить на людей такое впечатление. Даже Лизавета, вон, не боится. А вы, Катя, вроде побойчее будете.

— Ах, вы мне льстите, Петр Степанович! — неожиданно приторно захрюкала секретарша. — Побаиваюсь иногда, разумеется. Вы ведь такой… такой… такой…

На мгновение мне показалось, что Лизавету подменили, но потом в голову пришла здравая мысль и я ясно сформулировала для себя главную проблему Лизиной личной жизни: Лихогон до сих пор производил на бедную секретаршу столь неотразимое впечатление, что при виде него она вела себя как полная дура.

— Признаться, я и правда не понял сразу, что вы здесь делаете, — проигнорировав секретаршу, ответил мне Лихогон. — И после ваших объяснений понятнее не стало. Но, если хотите сидеть в офисе — сидите. Хуже от этого, я вас уверяю, никому не будет.

Я улыбнулась как можно простодушнее, чтобы показать, будто паническое «на что он намекает» вовсе не бьется у меня в мыслях. Коротко кивнув, Лихогон вернулся в кабинет.

Я тут же плюхнулась в кресло и схватилась за вязание.

— Ой, — Лиза озабоченно рассматривала в зеркало свои полыхающие щеки и говорила уже вполне вменяемым тоном. — Слушай, я ведь даже причесаться не успела. Как думаешь, он заметил, какая я растрепа?

— Нет, — честно ответила я. — Думаю, он твою голову вообще не заметил. Думаю, он считает, что у тебя вообще нет никакой головы.

— Это еще почему? — растерялась Лиза.

— Голова в его понимании дается для того, чтобы думать. А ты в присутствии Петра Степановича интереса к такому процессу не проявляешь.

— Почему? — Лиза была готова разрыдаться.

— Не знаю, — я демонстрировала верх жестокосердия. — От любви, наверное. Потому что вообще-то ты баба неглупая. Я ж с тобой уже достаточно пообщалась. И, если бы он пообщался, тоже бы это понял. Но ты же делаешь это невозможным! Ты первыми же своими фразами отбиваешь всякую охоту и близко к тебе подходить.