– Я с ума сходила от беспокойства, можешь себе представить. Потащить с собой ребёнка на аэроплане, ну это же надо такое придумать! К тому же когда ты госпожа Миллион и должна всем подавать пример. Ну разве я не права, а, господин Карлсен? Во что превратилось бы общество, если бы женщинам вздумалось во всём стать равными мужчинам?

Господин Карлсен ничего не ответил, и неспроста: допив кофе, он давно бесшумно покинул кухню и спрятался у себя в гараже: ему было куда приятнее копаться в двигателе лимузина, чем в воспоминаниях жены.

А она тем временем продолжала:

– Так устроен мир, мой мальчик: в нём есть мужчины и женщины, есть местные, а есть иностранцы, учёные и невежды, богатые и бедные… Посмотри вокруг, и ты увидишь, что я права. Так повелось, и ничего с этим не поделаешь. Я вот уже больше пятидесяти лет состою на службе в этой семье. Ты хоть раз видел, чтобы я надвинула на ухо кепку и принялась разгуливать по дому и орать, как эти демонстранты из Нижнего города?

Магнусу хватало благоразумия не противоречить госпоже Карлсен. Образ, который она нарисовала, был ужасно смешным. Но то, что он узнал о своей матери, о её непокорном нраве и отчаянном стремлении к независимости, почему-то наполняло его радостью. Возможно, всё дело в том, что сейчас Рождество, такой день, когда хочется, чтобы весь мир стал лучше, чем он есть на самом деле.

– Как я частенько говорю господину Карлсену, – если бы Богу понадобилось, чтобы мы были господами, Он бы не сделал нас теми, кто мы есть. Все эти крикуны из Нижнего города и их пустая болтовня ничего не изменят.

– Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы хотеть выбраться из нищеты, – рискнул заметить Магнус, вспомнив залатанные чулки Мимси Покет. – Это несправедливо, что у нас есть всё, а у них…

– Почему ты веришь всему, что они говорят?

– Я не знаю…

Кухарка принялась бранить его на чём свет стоит:

– Твоя мать тоже верила во всю эту чушь: общественный прогресс, просвещение, равенство, что там ещё. Это всё книги! Они ей вскружили голову. Несмотря на то что наши мудрые правители запретили эту дрянь, они продолжают приходить из-за границы целыми ящиками! И до чего это довело твою мать? Порядочное общество от неё отвернулось, вот до чего! – Госпожа Карлсен грустно покачала головой, будто предвидела такое развитие событий, но не сумела его предотвратить. – Что же касается этих, снизу, – добавила она, – которым от твоей матери нужны были только деньги, разве она им в итоге помогла? Как были бедняками и невежами, так ими и остались. Да она целое состояние вбухала в эти их благотворительные фонды и разную там помощь! Будто недостаточно того, что твой отец, святой человек, обеспечивает их работой на своих заводах… Он никогда не был достаточно твёрдым по отношению к ней.

– Не был твёрдым?

– Нужно сильно любить человека, мой мальчик, чтобы терпеть такого брата, как у неё.

– Брата? – переспросил Магнус. – У моей матери был брат?

– Революционер, фанатик. Если хочешь знать моё мнение, это он вбил ей в голову все идеи о свободе и равенстве. Понятное дело, после аварии отец запретил ему появляться в доме.

Магнус вдруг начал понимать: так вот почему дома никогда не говорили о родственниках мамы. Он даже о дедушке и бабушке почти ничего не знал. Что же касается этого дяди, в существовании которого госпожа Карлсен, заболтавшись, вдруг призналась Магнусу, то раньше он вообще о нём не слышал. Будто со смертью Элизы Миллион он был вычеркнут из числа родственников, как человек, запудривший ей мозги идеями эмансипации.

– Что же с ним стало? Он тоже умер?

– Понятия не имею. И боже меня упаси узнавать о нём новости! Он достаточно зла причинил этой семье, хватит!

Тут госпожа Карлсен спохватилась, что наговорила уже много лишнего, и набросилась на Магнуса:

– Ты посмотри, заставил меня говорить, а у самого карамель пригорает! Всё равно тебе ещё рано вести такие разговоры.

– Расскажите мне ещё о ней, пожалуйста! – воскликнул Магнус.

– И зачем это тебе? Я скажу только одно, самое главное: мать тебя обожала, она гордилась своим маленьким мальчиком. Вот и всё, что тебе нужно знать, когда ты думаешь о ней. Правда ведь?

Правда, согласился Магнус. И мысль эта была почти такой же сладкой, как карамельные конфеты, которые он принялся выкладывать на горячий противень – под бдительным контролем господина Карлсена, по такому поводу вернувшегося на кухню: его усы на расстоянии зашевелились от предвкушения лакомства.

Когда около полудня Рикард Миллион проснулся (это было единственное утро в году, когда он позволял себе поспать в своё удовольствие), праздник наконец начался.

Отец и сын торжественно развернули свои подарки (Магнус заново упаковал альбом с помощью клейкой ленты, и отец ничего не заметил), робко обменялись рукопожатием и поздравлениями, после чего оба неловко закашлялись, и госпожа Карлсен пригласила всех к рождественскому столу, украшенному гирляндами и подсвечниками. Оживлённый индейкой с каштанами, магнат воспользовался случаем, чтобы рассказать отпрыску о баснословной прибыли, которую принесли предприятия Миллиона в уходящем году.

Магнус смиренно слушал его рассказ, иногда со значением прочищая горло. Деловой разговор тянулся до самого коньяка, который оба отправились пить в гостиную, где уселись друг напротив друга, закинув ногу на ногу и синхронно покачивая носком туфли.

– Мы будем очень богаты, Магнус, – с гордостью завершил свой отчёт отец.

– Но, отец, мы ведь уже и так богаты!

– Ну что ж, значит, будем ещё богаче!

– Кстати, – осмелился спросить Магнус, так и не притронувшись к своей рюмке. (Этот вопрос так и вертелся у него на языке со вчерашнего дня, а подведение бухгалтерских итогов года привело старшего Миллиона в такое благостное настроение, что он стал почти похож на любящего отца.) Это правда, что обнаружен новый газ?

Лицо Рикарда Миллиона, окутанное дымом сигары, вытянулось от неожиданности.

– Кто тебе это сказал?

– Эм-м… Канцлер, – растерянно объяснил Магнус. – Вчера вечером мне показалось, он намекал на что-то вроде этого, но, возможно, я ослышался…

– Ты ослышался! – отрезал отец. – Слухи об этом распускают злонамеренные люди, которые стремятся мне навредить. А если бы это и было правдой, то речь идёт о военной тайне, и ты ещё слишком юн для таких вещей. Понятно?

– Конечно, отец.

– Ну что ж, счастливого Рождества, Магнус!

– Счастливого Рождества, отец.

– И впредь не суй нос не в свои дела.

– Хорошо, отец. Принести вам газету? Вчерашнюю.

– Отличная мысль, сынок: перечитаю биржевые сводки – более приятного завершения этого чудесного дня и не придумать!

С хорошим всегда так: ты ещё толком не успел понять, что оно началось, как оно уже заканчивается.