— Мне разонравилось мое детство.

— Знаю, Лиза, и обещаю сделать все, чтобы вернуть тебе его яркие краски, правда, некоторые правила все равно останутся черно-белыми.

На рассвете они расположились на краю понтона. Собрав все свое терпение, Филипп попросил Лизу, уже в четвертый раз запутавшую леску на своей удочке, хотя бы сделать вид, что ей интересно ловить рыбу. Он напомнил ей, что она сама захотела поехать с ним вдвоем на рыбалку. И тут, цокнув языком, она кратко изрекла:

— На море! — И сухо добавила: — А не на озеро!

Предоставив поплавку болтаться на воде, она уставилась на мелкие волны, бьющиеся о сваи понтона.

— Расскажи мне о твоем доме! — попросил Филипп.

— Что рассказать?

— Расскажи, как ты там жила? Помолчав, Лиза тихонько проговорила:

— С мамой. — И замолчала.

Филипп прикусил себе щеку. Положив удочку, он придвинулся к Лизе и обнял ее.

— Это был не самый умный вопрос, прости, Лиза.

— Как же! Ты просто хотел, чтобы я рассказала тебе о ней! Хочешь узнать, говорила ли она о тебе? Нет! Никогда! Она мне никогда о тебе не говорила!

— Почему ты такая злая?

— Я хочу домой! Я вас не люблю!

— Мама говорит, что любовь либо приходит сразу, либо никогда!

— Твоя мама была очень одинока с этими своими представлениями обо всем и «сразу»!

На следующий день ей на крючок попалась такая здоровенная рыба, что Лиза чуть было не шлепнулась в воду. Филипп обхватил ее руками, помогая удержаться и вытащить добычу. После яростной схватки они совместными усилиями выволокли на берег огромный пук водорослей. Филипп разочарованно воззрился на «добычу», а переведя взгляд на Лизу, заметил ямочки, образовавшиеся у нее на щеках. И над понтоном разнесся самый лучший в мире звук — радостный детский смех.

Случалось, Лизе снились кошмары. Тогда он обнимал ее и укачивал. Убаюкивая ее по ночам, он думал о тех кошмарах, с которыми она столкнется в своей взрослой жизни. Некоторые раны, полученные в детстве, не заживают никогда. Они забываются на какое-то время, позволяя нам вырасти и повзрослеть — с тем, чтобы вернуться позже и лишь больнее напомнить о себе.

В конце недели они вернулись домой. Томас, обрадованный их возвращением, ходил за ними по пятам.

Стоило Лизе пойти к себе, он отправлялся за ней следом и усаживался на пол, в уголке у окна, где и сидел тихонько, прекрасно понимая, что молчание — непременное условие его пребывания туг. Время от времени она бросала на него ласковый взгляд и тут же снова погружалась в свои мысли. Когда у нее было настроение, она позволяла ему забраться к ней на кровать и рассказывала о той, другой стране, где грозы наводят страх, а ветры вздымают пыль, смешанную с хвоей.

* * *

Лето закончилось. Лиза осталась на второй год, и начало занятий совпало для нее с началом «трудного возраста». Она почти не общалась с одноклассниками, слишком маленькими, на ее взгляд. Проводя дни и ночи напролет за чтением собственноручно отобранных книг, она не чувствовала себя одинокой.

Наступил декабрь. Как-то раз Томас услышал в школе, как одна девчонка обозвала его сестру «грязной иностранкой», и он со всей силы пнул обидчицу по ноге. Та погналась за ним по коридору и стукнула так, что он упал и расшиб губу. Рот Томаса наполнился кровью. Лиза подбежала, увидела Томаса на полу, в крови, схватила обидчицу за волосы и, уже не контролируя себя, одним ударом отбросила к стене. Девочка пошатнулась и рухнула на пол, из носа у нее пошла кровь. Томас испуганно поднялся: он не узнавал Лизы. Выкрикивая по-испански какие-то угрозы, она сжимала горло своей жертвы. Томас кинулся к сестре, умоляя отпустить девочку. С перекошенным от ярости лицом Лиза наконец послушалась и, напоследок двинув жертву ногой, ушла не оборачиваясь. Ее на две недели исключили из школы, а дома не разрешили выходить за пределы комнаты. Лиза дверь не открывала и даже Томасу не разрешала входить, когда он приносил ей фрукты. И тут впервые мир в доме восстановила Мэри. Журналистская жилка помогла ей выудить из сына всю историю. На следующий же день Мэри отправилась к классному руководителю и потребовала немедленно допустить ее приемную дочь к занятиям, а также извинений от той, что обзывала Лизу. Лиза ничего не сказала и вернулась в класс. Больше ее никто не обижал, а Томас еще несколько дней гордо демонстрировал вздувшуюся синюю губу.

* * *

В конце января Лизе исполнилось одиннадцать лет. Лишь две девочки из ее класса откликнулись на приглашение прийти на праздник, устроенный стараниями Мэри. Вечером семья поужинала остатками практически нетронутого праздничного стола. Лиза не вышла из своей комнаты. Убравшись на кухне и сняв праздничные гирлянды в гостиной, Мэри с тарелкой поднялась к ней. Усевшись на край постели, она принялась увещевать Лизу, настоятельно советуя ей быть более общительной, чтобы завести друзей.

Первые дни весны погода стояла солнечная, но по утрам воздух все еще обжигал холодом. В один из этих солнечных дней Джоанна с Мэри пили чай в гостиной, когда из школы вернулась Лиза. Хлопнув входной дверью, девочка буркнула «здрасьте» и пошла к себе наверх. Строгий окрик Мэри остановил ее на шестой ступеньке. Лиза обернулась: заляпанные грязью брюки перекликались с измазанными грязью щеками. Не менее плачевно выглядели ботинки.

— Ты что, в лужах купаешься? Изо дня в день возвращается вся в грязи! Мне, похоже, прачечную нужно купить, чтобы тебя обстирынлть! — не выдержала Мэри.

— Я шла переодеваться, — недовольно буркнула .Лиза.

— Чтобы я больше этого не видела! рассерженно крикнула Мэри вслед исчезнувшей наверху Лизе, Переоденешься и спускайся вниз, сделаешь себе с шдвич! Мне надоело, что ты ничего не ешь! Ты меня поняла?!

Из глубины коридора донеслись не СЛИШКОМ вежли вое «ага» и оглушительный хлопок дверью, Мэри с глубоким вздохом вернулась к подруге. Джоанна, одетая с иголочки, в безупречном бежевом костюме, деликатно коснулась своих волос, проверяя, не выбилась ли какая-нибудь прядка.

— Да, должно быть, нелегко каждый день гакое выдерживать. Сочувствую, — проговорила она с доброжелательной улыбкой.

— Да уж. А как только с ней разберусь, начнутся трудности с Томасом, который во всем ей подражает.

— С ней тебе, должно быть, особенно трудно.

— Почему?

— Ты отлично знаешь, о чем я, Всему городу это известно, и мы все тобой восхищаемся.

— О чем ты, Джоанна?

— Матери всегда трудно с девочкой-подростком, а Лиза к тому же из другой страны, она не совсем такая, как все. Не обращать на это внимания и приручать ее, как это делаешь ты, верх благородства для приемной матери.

Мэри показалось, что ее огрели молотком по голове.

— О моих отношениях с Лизой говорят в городе?

— Конечно, мы о вас говорим! Согласись, что твоя история не банальна! К счастью для нас. Прости за последнюю фразу, это нехорошо с моей стороны. Нет, я хочу сказать только, что мы сочувствуем, вот и все.