Утро началось с того, что начали шить себе разгрузки, кто из чего. Я старый камуфляж привез с собой, стал на него пришивать карманы под гранаты, мне-то под рожки не надо было. Я себе выпросил пулемет ПКМ (от кого-то из убитых разведчиков остался), поскольку раньше и был пулеметчиком.

Запомнилось, что под нами где-то в километре было два села, между ними метров 800, и вот несется от одного села к другому машина легковая, а сверху на нее два «крокодила» Ми-24 заходят, выпускают ПТУР, и машина полыхнула; минут через пять другая несется, они ее тоже красиво взорвали. Мы думали, что все, «концерт закончен», а тут еще одна несется на большой скорости, она даже успела в село заехать, там ее «крокодилы» и достали. Кто там был – мирные или боевики, не знаю.

В этот или на следующий день выехала группа забирать убитых, кого не смогли вытащить 8 октября. Привезли пару кулечков фольги для трупов, там ничего и не осталось совсем от механиков-водителей. Срочники наши рассказывали, что один пацан погиб действительно как герой. Он был пулеметчик, ранен, и когда пацаны отходили, его никакой возможности вытащить не было, так он им кричал, чтобы они уходили без него, сам прикрывал их. Его нашли убитым. Оказалось, что «чехи» в голову из подствольника выстрелили, добили.

Моя БРМ (боевая разведывательная машина. – Авт.) подорвалась на мине, и разгрузка, которую я шил, сгорела. Феде, механику «бэхи», повезло: он ехал по-походному; с незакрытым люком, и его взрывом выбросило из машины, получил только легкую контузию. Мы с пацанами его дня два донимали, что ему придется платить до пенсии за подорванную «бэху», и он, бедолага, верил!

Разведрота наша была небольшая, человек 45, из них человек 15 контрактников, ротным был старший лейтенант Катунькин. Взводник у нас был, по-моему, «пиджак» молодой. С формой и снаряжением сначала были проблемы: ни разгрузок, ни ботинок. Оружие было более-менее. У пацанов было штук 10 АКМС калибра 7.62, с глушителями, у каждого были НРС (нож разведчика стреляющий. – Авт.), неплохая штука, но патронов к ним не достать. Гранаты относительно новые (в первую кампанию их почти не было), с пластмассовым запалом, но их не особо любили: ходили слухи, что могут взорваться в руке, гораздо надежнее «эфки» и «эргэдэшки».

Александр Шмелев, контрактник, рядовой:

– Первые дни ночевали, где придется, даже под «бэхами», грузовиками. Было еще тепло. Полк постоянно передвигался, у нас еще и палаток не было. Матрасов нет, палаток нет, одеял нет – еще в Ставрополе выбросили. Надеялись, что как-нибудь само собой все образуется. Мы были прикомандированы к полковой разведроте. Там еще срочники служили, потом их отправили в Мулино. Автоматы нам достались старые…

Юрий Чердаков:

– И мне достался старый автомат, калибра 5.45. Подствольник клинил постоянно. Ладно хоть, по сравнению с первой кампанией, с запасными магазинами проблем не было, с боеприпасами тоже.

Александр Шмелев:

– Боеприпасов у нас было – во! Привозили каждую неделю! А вот воду – не каждую. Рота была раскидана по фронту километра на три, и каждому привезти воды – нереально. Но выкручивались. Добывали воду в сероводородном источнике, и соленую воду пили. Варили суп из сероводородной воды, флягу с ней на 40 литров приперли – лучше, чем на соленой воде. Есть там, в Чечне, соленые озера. Чай заваришь – заварку соль съедала, вода через две минуты белая становится. С питанием было хорошо, мы никогда не голодали. Тушенка только надоела. А в 2000 году питание было хуже, любая каша – с килькой в томатном соусе. Самое плохое, что курить давали только «Беломорканал». Потом «Прима» появилась, мы ее за «Мальборо» считали…

Юрий Чердаков:

– У нас было котловое питание. Привозили консервы. Давали один сухпаек – и его хватало. С котелками в роту не бегали. Продукты выдавали на взвод, а потом делили по отделениям. Каждое отделение само себе еду готовит. Кто умел, тот и варил. Был эпизод, что собак ели, нужда заставляла…

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, лейтенант:

– Организация питания в этот период была на достаточном уровне – привозили готовую пищу с кухни полка – в основном, суп, кашу, чай. Кроме того, во взводах тоже готовили по возможности. Например, как-то мешок муки раздобыли и пекли блины. Для мирного времени, конечно, скудный рацион, но для ведения боевых действий было очень даже ничего…

Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:

– Из нашей батареи забрали всех молодых, кто не отслужил еще семи месяцев. Некоторые ныли комбату: «Когда нас домой отправят?», а другие, наоборот, хотели остаться.

На замену молодым прислали контрактников. Одни были опытные, по второму разу на войне, некоторые – первый раз. У одного спрашиваю: «Ты зачем приехал, тебе уже почти полтинник». – «Мы с бабушкой газ решили домой провести, вот подзаработать приехал». Вот, чудаки, блин…

Один раз была баня. В большой палатке сделали помывочную, прикрепили лейки и подключили к цистерне с водой. Наша батарея мылась последней, и воды на всех не хватило. Помню, я еще успел смыть мыло, а кто-то остался намыленным.

Помню, один офицер из артдивизиона дал комбату термос со свежей говядиной, и только мы хотели ее приготовить, как снова поступила команда на движение вперед по Терскому хребту. Есть хотелось – невозможно, и на одной остановке мой друг Шиленков рассказал с голодухи, что на гражданке ел сырое мясо. Достали мы из термоса с ним по кусочку и с каким-то сухарем съели. И ничего вроде, нормально.

«При каждом залпе компьютер подпрыгивал…»

Алексей Задубровский:

– С питанием у нас было хорошо. Сигарет тоже было много. Правда, пару раз были задержки с доставкой. С водой один раз неувязочка вышла. Где брали эту воду, не знаю, но она была сильно соленой. А так как еду готовили из этой же воды, то все оказалось соленым. Даже компот.

С дровами у нас, артиллеристов, проблем, как у пехоты, не было: всегда много пустых ящиков от снарядов.

Письма приходили сразу пачками. Моя девушка писала каждый день и в каждом письме – открытка. Много накопилось, я их на стенку в палатке у головы цеплял. Правда, после каждого залпа приходилось с пола собирать и заново вешать. Когда вернулся домой, через четыре месяца поженились. Маме долго не писал, что мы в Чечне. Адрес дал «Москва-400», а что это – она не понимала. Сказал только, когда она в гости собралась приехать, в часть.

У нас был прикомандированный офицер из части РВСН – старший лейтенант. Ему жена прислала письмо, что в его части есть приказ о присвоении ему очередного звания – капитан. И все потом шутили: «капитан-лейтенант».

Быт у нас был налажен хорошо. Бардака не было. Нары делали из ящиков, дрова всегда были. Да и командир дивизиона не допускал беспорядка – серьезный был мужик.

Под штаб дивизиона оборудовали строительный вагончик – он был разделен на три помещения. Перед входом – что-то типа прихожей, и там печка-буржуйка стояла. С одной стороны было что-то вроде дежурной части, там был пульт и рации. Дежурил круглосуточно связист, было и по двое, когда много работы. А в третьем помещении спали старшие офицеры дивизиона.