Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь четвертый курс я был у Маринки «приходящим мужем». Для души я встречался с другими девушками, она, втайне от родителей, блудила со студентами.
Наступило лето 1982 года. Я окончил школу, приказом министра Щелокова Н.А. мне было присвоено звание лейтенанта милиции. Перед отъездом Маринка уговорила меня сфотографироваться на память.
Получив фотографию, Маринка долго рассматривала ее.
— Материальное доказательство бытия, — вздохнув, сказала она. — Я теперь всем буду рассказывать, что ты соблазнил меня, обещал жениться, а потом бросил и уехал в другой город. Здорово ведь, правда?
…В животе у меня кольнуло. Ресурс терпения организма заканчивался. Я вышел в вестибюль.
У стойки проверки документов совещались знакомый прапорщик и младший лейтенант.
— Что, невмоготу? — спросил прапорщик.
— Значит, так! — Мой голос отразился от пустых стен вестибюля и растаял в коридорах огромного здания. — К смертной казни через разрыв мочевого пузыря меня никто не приговаривал. Вы или сейчас ведете меня в туалет, или я сделаю лужу в каморке.
— Минуту потерпи! — попросил офицер. — Одну минуту.
Я демонстративно полез расстегивать гульфик.
Из коридора появился еще один прапорщик с пустой молочной бутылкой.
— На, держи, — сказал он. — Горлышко широкое, не промажешь.
Избавившись от лишней жидкости в организме, я почувствовал, что больше всего на свете хочу курить. Даже чувство голода не так терзало мой уставший организм, как желание затянуться сигаретой. Я снова вышел в вестибюль.
— Теперь что? — хором спросили чекисты.
— Послушайте. Без каких-либо законных оснований вы держите меня взаперти целый день…
— Да едут уже за тобой! — перебил младший лейтенант.
— Тогда я могу закурить? — Я полез за сигаретами.
— Потерпи. Будь мужчиной. Мы не имеем права разрешать приглашенному на беседу лицу курить. Посиди еще немного. Попробуй прочитать цитату из Конституции задом наперед. Это поможет отвлечься.
Действительно, не прошло и получаса, как меня позвали на выход.
Стояла теплая майская ночь. На главной площади города прожектора освещали памятник Ленину и парадный фасад обкома КПСС. Яркими цепочками уходили в бесконечность центральных улиц праздничные гирлянды. Над рекой висела блеклая луна. Сквозь невидимые в небе облака проглядывали звезды.
Я полной грудью вдохнул свежего воздуха и «поплыл». Свобода — осязаемая, ласковая, дурманящая голову пространством улиц и возможностью пойти куда глаза глядят — обняла меня и тихонечко подтолкнула вперед: «Иди, Андрей! Ты свободен. Весь мир перед тобой».
Мне вспомнился фильм «Щит и меч». Советский разведчик Иоган Вайс, пройдя жесткую проверку в гестапо, выходит из тюрьмы, смотрит на небо и многозначительно улыбается. Мне тоже надо придать лицу соответствующее случаю выражение.
Я гордо поджал губы, прищурился, глядя на далекую мерцающую звезду.
— Забирайте вашего зассанца! — крикнул прапорщик из-за моей спины кому-то в темноту. — Надоел он нам со своим нытьем.
Вот ведь сволочь! Такой торжественный момент испортил. А некультурно-то как: «зассанец»! Услышал бы его Феликс Эдмундович, покраснел бы до корней волос.
От стоящего в тени здания автомобиля отделился силуэт мужчины и быстро подошел к нам. Матвеев. Я обнял его и почувствовал пьянящую гордость за принадлежность к организации, которая не бросает своих сотрудников в трудную минуту. Пока я был на «беседе» в КГБ, мои коллеги развили бурную деятельность и добились моего освобождения. Если бы не они, сидеть бы мне в комнате для посетителей до утра, читать Конституцию да выпрашивать у чекистов то глоток воды, то затяжку сигаретой.
— Как ты, брат? — спросил Матвеев, ведя меня к вьюгинской «Волге». — Выдержал натиск упырей? Мы в тебе не сомневались.
По пустынным ночным улицам Санек, водитель Вьюгина, гнал, не соблюдая правил, на прямых отрезках развивая скорость километров под сто. Не успел я выкурить сигарету, как мы остановились у РОВД.
В кабинете Вьюгина меня дожидались он, Игошин и Зыбин. Сергей Сергеевич, едва я переступил порог кабинета, вышел из-за стола, крепко обнял меня.
— Как ты там, Андрей, все нормально? — спросил Вьюгин. — В клетку они тебя не закрывали?
Я, перепрыгивая с одного на другое, начал рассказывать события прошедшего дня, но все замахали руками:
— Завтра, Андрей, завтра! Сегодня уже третий час ночи, по домам пора. Завтра оклемаешься, придешь в себя и все расскажешь. А пока…
Начальник райотдела достал из сейфа бутылку «Пшеничной», отработанным движением сдернул пробку, собственноручно разлил водку в приготовленные Зыбиным граненые стаканчики.
Игошин поставил на стол кружку с водой. Запивать.
Мы подняли стопки, выжидающе посмотрели на начальника.
— Что я вам хочу сказать, мужики. — Вьюгин сделал паузу, собираясь с мыслями. — В апреле два наших сержанта из ППС были в отгулах и повели в будний день студенток в кино. На выходе всех зрителей проверяли сотрудники КГБ: «Почему вы не на работе в дневное время?» К нашим парням претензий не было, а вот студентки, оказалось, сбежали с лекций. Комитетчики накатали официальную бумагу в институт, девчонок отчислили с последнего курса. Но это еще не все! Сегодня я получил представление из КГБ. Они требуют наказать наших сержантов за то, что они не проверили, в свободное ли от учебы время студентки пошли с ними в кино. Вот так и живем, с каждым днем все хуже и хуже, и неизвестно, куда катимся.
«Даже если это он убил Ленку, я никогда не продам его. Он мне как отец родной. Даже больше, чем отец. Мой отец никогда не понимал меня, а с Вьюгиным я дышу одним воздухом, в нас течет одна кровь, мы слеплены из одного теста».
— Но им нас не сломать, никогда и ни за что! — Вьюгин, не оборачиваясь, показал на портрет Дзержинского за спиной. — Пусть его псы запомнят, как бы нас ни прессовали — мы своих не сдаем, из любой передряги вытащим. Сам погибай, а товарища выручай! На том стояла, стоит и будет стоять советская милиция!
Мы, не чокаясь, выпили.
— Андрей, завтра до обеда отдыхай, — разрешил Вьюгин. — После семи зайдешь, расскажешь о своих похождениях.
От начальника Игошин повел меня в кабинет инспекторов уголовного розыска. И здесь меня ждали. На столе ушедшего в отпуск Шахбанова Елькин и Матвеев постелили газету, порезали хлеб, сало, расставили разномастные стаканы.
— Андрюха, — сказал Матвеев, доставая из сейфа сколотые канцелярской скрепкой бумаги, — пока мы маракуем, ты почитай расклад и запомни его, как «Отче наш». Если завтра тебя областники или комитетчики дернут, ты им должен пропеть все слово в слово.
Я отпил из чайника воды, закурил, сел за свой стол. В животе приятно растекалось водочное тепло. Организм, предвидя предстоящие возлияния, переключился на критический режим работы. Как только внутренняя энергия во мне закончится, я начну тормозить, клевать носом и усну. Но пока, часа на два, на три, меня еще хватит на полноценную, полную разума и действия жизнь.