Муж ее, Владимир Павлович, в быту весельчак, любящий выпить и поговорить на отвлеченные темы. Одно из его увлечений — современная научно-фантастическая литература.

— Андрей, — как-то сказал он мне, — а ты никогда не замечал, что действие в советских фантастических рассказах происходит, как правило, за рубежом? В СССР нашим фантастам не развернуться: у нас нет ни злодеев вселенского масштаба, ни полоумных ученых, мечтающих взорвать весь мир, ни милитаристов, ни корпораций, заменяющих собой правительство. У нас в стране «все правильно», и бороться положительному герою не с чем и не с кем. А вот за границей — другое дело, там есть место для подвига. Но я не об этом. В каждом произведении, где действие разворачивается в капиталистической стране, авторы с особым смаком описывают бытовую сторону жизни героя. Вот он проснулся на шелковых простынях, сел в «Мерседес», закурил сигару, поехал в бар выпить виски. Без виски в наших произведениях ни злодеи, ни положительные герои обойтись не могут. А еще их окружают сногсшибательные красавицы в вечерних платьях, любвеобильные и раскованные. И все они, и мужчины и женщины, не садятся кушать без кетчупа. Ты знаешь, что такое «кетчуп»? Я тоже не знал, специально поинтересовался. Кетчуп — это что-то вроде нашей томатной пасты. Отчего он так популярен на западе, ума не приложу.

Моисеенко закуривает «БТ», пытливо смотрит мне в глаза.

— Андрей, ну что, у вас с Мариной… никак не получится?

Марина — это дочь Владимира Павловича и Конституции Карловны. Ей семнадцать лет, она учится в десятом классе. Ростом Марина на голову ниже меня, слегка полноватая, с не по-девичьи развитой грудью. У Марины округлое лицо, пухленькие щечки, карие глаза, широкий рот и слегка приплюснутый нос. В Марине явно гуляет восточноазиатская кровь. И темперамент у нее не в мамашу, холодную высокомерную немку.

В марте месяце, когда я учился на третьем курсе, доцент Моисеенко пригласил меня к себе домой, помочь ему в работе над докторской диссертацией. Отказаться я, естественно, не мог. Моисеенко был не только очень влиятельным человеком в школе, он был еще членом государственной экзаменационной комиссии по марксистско-ленинской философии.

После разбора материалов, который занял совсем немного времени, я был приглашен к семейному столу. После обеда я и Марина пошли прогуляться по городу. Оставшись наедине, мы очень быстро пришли к единому мнению, что мы ни при каких условиях не сможем быть мужем и женой. Я не соответствовал ее представлениям о будущем супруге, а Марина никак не вписывалась в мои понятия о женской красоте. Жить с человеком, который не привлекателен для меня внешне, я не собирался и не собираюсь до сих пор. Поговорка «Стерпится — слюбится» не для меня.

— Ну что же, — сказала Марина после выяснения отношений, — пойдем, познакомимся поближе? У меня есть ключ от свободной хаты.

Пошли. Познакомились. Обоим понравилось. Стали встречаться. Раз, второй, третий, пятый.

Вскоре Моисеенко отвел меня в сторону и, стараясь не смотреть мне в глаза, сказал:

— Андрей, мы с Конституцией Карловной посоветовались и решили: хватит вам с Маринкой по знакомым уединяться, пустые квартиры искать. Захотите «встретиться» — оставайся у нас на ночь.

Так я стал вхож в семью Моисеенко.

Потом выяснилось, что весь замысел со знакомством принадлежал жене доцента.

— Володя, — сказала она супругу, — у девочки бушуют гормоны, и мы ничего с этим не сможем поделать. Она все равно станет жить половой жизнью. Давай познакомим ее с хорошим, порядочным парнем, и пусть их отношения протекают у нас под контролем… А мужа мы ей потом подберем.

Лукавила, лукавила Конституция Карловна! Она хотела не под контроль взять половую жизнь дочери, а упорядочить ее. Марина-то еще в седьмом классе с превеликой радостью с девственностью рассталась, только папа об этом не догадывался.

…Из вестибюля до меня донесся голос прапорщика, разговаривающего по внутренней связи:

— Промашка вышла: судя по всему, про него забыли. Вот так и получилось: то он был всем нужен, то никому… Уехал он уже, и домашний телефон не отвечает… Он в туалет просится. Куда я его поведу? Если ты на себя такую ответственность берешь, сам и веди. Хорошо, полчаса еще ждем и доложим старшему по смене.

Я посмотрел на время. Первый час ночи. Я провел в одиночестве всего минут сорок, а кажется, что уже скоро утро.

Шум в вестибюле отвлек меня от воспоминаний. Незаметно для себя я переключился на события недавних дней.

«Мое первое предположение, что Лебедева шантажировала свою организацию, оказалось, судя по всему, правильным. Лена предъявила им свои условия, они откупились от нее долларами. Но что делать в СССР с долларами, если ты не имеешь выхода на валютчиков? В банке доллары на рубли не обменяешь, в «Березке» на них товары не купишь. Везде потребуют справку о происхождении валюты. Справки у нее нет. На кой черт ей доллары? Уехать по туристической путевке за границу и там остаться? В капстрану ее ни за что не выпустят. Она не член партии, не замужем, не имеет соответствующего стажа работы. Бежать в соцстрану — смысла нет, тут же выдадут назад. Стоп! О Лебедевой я еще успею поразмышлять. Пора вернуться назад, в Омск».

К августу месяцу я стал в семье Моисеенко своим человеком. Появлялся я у них не очень часто, зато иногда жил по три-четыре дня подряд. Если у меня было свободное время, то я помогал Владимиру Павловичу в разборе его личного архива, в подготовке материалов для докторской диссертации.

Окончив десять классов, Маринка успешно сдала вступительные экзамены в институт. На радостях ее родители умотали в Крым, оставив меня присматривать за дочкой. За неделю совместного проживания мы с Маринкой так надоели друг другу, что возвращение родителей восприняли с облегчением. И тут в театре абсурда началась новая пьеса: Маринка на десять дней уехала в дом отдыха набираться сил перед учебой, а меня Владимир Павлович попросил помочь ему с архивом. Пришлось отложить отъезд домой и часть отпуска провести в Омске.

Теперь я ночевал в Маринкиной комнате один. Утром вместо нее выходил к завтраку, вечером Владимир Павлович и Конституция Карловна желали мне спокойной ночи.

В архиве Владимира Павловича, на мой взгляд, самыми интересными документами были материалы, касающиеся его деда, профессора медицины, известного ученого-экспериментатора. В 1927–1929 годах он по заданию Совнаркома СССР занимался выведением новой (гибридной) породы людей. Скрещивал естественным путем женщин с самцами обезьяны. Эксперименты оказались неудачными. Профессора Моисеенко судили за вредительство и расстреляли. Самым примечательным в этой истории было то, что морально-этическая сторона экспериментов Моисеенко никого не волновала. Очень уж хотелось советскому правительству заполучить «гибридного» человека, способного заменить обычных советских людей на тяжелых и опасных работах.

Примерно в это же время Конституция Карловна откровенно поговорила со мной о вопросах морали.

— Ты можешь думать обо мне все, что угодно: что я двуличная мегера, которая в институте не позволяет студенткам приходить на лекции в коротких юбках, а дома закрывает глаза на разврат. Запомни, Андрей, когда у тебя будут свои дети, ты посмотришь на мои поступки с другой стороны. Свои дети — это не студенты и не коллеги по кафедре.