С улицы донеслось рычание трактора, хлопнула одна дверь, потом вторая, и в комнату вошел Васька.

Он глянул на Макарова, развел руками и проговорил расстроенно:

– Тракторист – пьяный, как уж! Он мне так траншею вырыл, что придется, наверное, трубы гнуть.

– Ты что, водопровод проводишь? – поинтересовался Макаров.

– Угу, – кивнул Васька.

– А зачем тебе водопровод?

– Ну как… – растерялся Васька.

– Ты, может, жениться собрался?

– Жениться? – удивился Васька. – На ком?

– Ты не дашь мне десять тысяч? – неожиданно спросил Макаров.

– Десять? – Васька задумался. – Десять у меня как раз и осталось. Конечно. Слушай, ну как там Оська, не заговорил?

– Готовится. – Макаров поднялся и посмотрел на Ваську, а Васька посмотрел на Макарова. Возникла пауза, знакомая всем или почти всем мужчинам, нарушаемая обычно одним и тем же предложением.

– А может, выпьем немножко? – храбро предложил Макаров.

Васька глянул на него испуганно:

– Я Наташе обещал, после той нашей с тобой встречи…

– Он Наташе обещал! – возмутился Макаров. – Она что, твоя жена?

– Нет, твоя.

– Ну вот. Что я, в конце концов, не могу выпить с другом? Но если не хочешь – не надо.

– Почему не хочу? – Васька испугался, что Макаров сейчас уйдет. – Почему не хочу, Сергеич… – Васька называл Макарова только так, уважительно-доверительно, хотя сам был на год старше. – Почему не хочу, Сергеич, – повторил он задумчиво и сообщил: – Только у меня спирт. Я его для тракториста приготовил, а тот уже готовый приехал.

– Спирт так спирт, – равнодушно пожал плечами Александр Сергеевич. – Мы же по чуть-чуть… Спирт, он даже, говорят, полезный… для желудка…

– А что у тебя с желудком? – встревоженно спросил Васька.

– С желудком? – удивился Макаров. – Ничего.

– Я смотрю, ты его трогаешь все…

Но Макаров трогал не желудок, а, сам того не замечая, пистолет, прикрытый свитером.

– Здесь не желудок, – сказал он и опустил руку.

– А что? – допытывался Васька, готовый сейчас же, здесь же лечить Макарова, пока у него не пройдет.

– Ничего. – Макаров нахмурился, понимая, что, как и Наташе, он никогда не признается Ваське в том, что купил пистолет.

В прошлом году в нашем городе все еще пили спирт, находя это не только выгодным, но даже и полезным, тренирующим мозги, так как в процессе его приема внутрь приходилось все время считать, потому что пятьдесят граммов спирта соответствовали ста двадцати граммам водки, это если не разбавлять, а если разбавлять, то подсчеты становились еще сложнее – и все это почему-то не обременяло, а увлекало и даже вызывало к себе уважение, потому что это было уже не пьяное застолье, а дело, почти работа, трудная, но любимая.

Чтобы не ошибиться в расчетах, Васька взял линейку и провел по бутылке фломастером красную черту, ниже которой опускаться не следовало, и лишь потом налил спирт в старые граненые рюмки. Друзья чокнулись, глянув друг другу в глаза радостно и преданно, выпили разом, задохнулись, крякнули, быстро закусили квашеной капусткой и расслабленно затихли.

– Слушай, – заговорил Макаров, заходя издалека. – Расскажи мне про Афган! – Он никогда не спрашивал об этом Ваську, считая случившееся с другом несусветной глупостью и по большому счету не интересуясь этой темой.

Васька удивился и улыбнулся растерянно:

– А что рассказывать, Сергеич, ты газеты читаешь?

– Нет.

– Зря. А то там все правильно пишут: грязная и позорная война.

Макарову ответ не понравился.

– А ты что же, этого не знал, когда по своей воле туда поперся и даже со мной не посоветовался?

– Знал, конечно, – кивнул Васька и опустил виновато голову.

– Ну?! – требовал ответа Макаров.

– Неудобно было, – пробормотал Васька, не поднимая головы.

– Перед кем? Перед кем неудобно было?!

– Перед теть Ниной. – Васька поднял голову.

– Перед какой теть Ниной? – терял терпение Макаров.

– Ну соседка наша, теть Нина, у нее сына, Мишку, привезли оттуда в цинковом гробу, а я хожу тут – неудобно…

Васька смотрел в окно, за которым сгущались сумерки. Макаров вздохнул, успокоился и улыбнулся сам себе, почувствовав который раз, как он любит Ваську и благодарен ему только за то, что он есть.

– Налей-ка еще, – сказал он и махнул рукой.

– А черта?

– А ты другую проведи, пониже…

– Я, Сергеич, козу купил! – вдохновенно рассказывал Васька, когда они выпили по второй и закусили капусткой. – Очень у нее молоко полезное… Для Оськи. Он же растет… Я на работу буду ездить и завозить вам… литр… а пол-литра мне. Представляешь, она полтора литра в день дает, мне Сидоров говорил, хозяин ее.

– Коза, значит, Сидорова? – поинтересовался Макаров. – Значит, самому ему она уже не нужна? Это как же, Сидоров без козы, а коза, значит, уже и не Сидорова?

– А он в Израиль уезжает, – просто объяснил Васька.

Больше на этот счет вопросов не было, и, вспомнив, зачем пришел, Макаров сменил тему.

– Слушай, а почему ты мне не предлагаешь выступить у вас? – спросил он, глядя на Ваську в упор.

Тот даже задохнулся от возмущения:

– Сергеич, да я сколько раз прошу тебя, а ты… Ты серьезно, Сергеич?

– Серьезно, – важно кивнул Макаров.

– Это ж… – Васька вскочил с табуретки и принялся ходить по комнате. – Тебя там все ждут, все спрашивают. Я твоих книжек двадцать штук купил, отнес в библиотеку, так они сразу разобрали! А Михал Евграфыч как будет рад!

– Михал Евграфыч – это кто? – поинтересовался Макаров.

– Полковник Головлев, начальник, тоже поэзией интересуется. Да и тебе интересно будет! Мы…

– Слушай, – перебил его Макаров, – ты говорил, у вас там тир есть?

– Есть.

– Так вот я бы хотел там пострелять.

– Зачем тебе? – удивился Васька.

– Хочется, – ответил Макаров, не желая объяснять.

– Сделаем, Сергеич, сделаем! – Васька испугался, что Макаров передумает, и скрепил договор третьей жирной чертой на бутылке.

…Было утро, холодное весеннее утро. Макаров сидел на лавочке во дворе дома, покачиваясь и икая. Рядом стояла исчерканная фломастером бутылка. Последняя черта трагически упала до самого дна.

– Слушай, – закричал Макаров, – если я сейчас не открою глаза, я засну, и ты меня уже никогда не разбудишь. Вот это будет сюрприз!