– Ну, я бы не стал всему так безоглядно верить. Мало ли что насочиняют?

– Все, о чем я писала, я видела собственными глазами. Так что это – истинная правда.

– Вы? Так это вы предали все огласке?

Теперь вся компания замерла, ожидая моего ответа.

– Конечно, она! – не вытерпела Юлька. – Это же Дарья Громова, та самая! Я же вам говорила – самая крутая журналистка в мире!

Похоже, остальную олигархическую поросль прошиб одномоментный столбняк.

– Дашенька, пойдемте погуляем по берегу океана, – воспользовавшись общим замешательством, предложил Боков. – Скоро рассвет. Это восхитительное зрелище! Вы когда-нибудь встречали рассвет на берегу океана?

– С удовольствием, – отозвалась я, вставая.

– Даша, а как же борщ? – вскочил вместе со мной Мигель. – Мне сказали, что он готов, я попросил подождать, пока вы спорить об искусстве не закончите.

– Кушай сам, малыш, – я взъерошила его курчавые волосы. – Это очень вкусно. Увидимся – расскажешь.

От этих слов, вселяющих явную надежду на новую встречу, парнишка смущенно развесил толстые губы, улыбнулся и вдруг одним ловким движением подцепил со стола сиротливо скучающий изумруд и ловко запулил в крохотный грудной кармашек моей блузки. Похоже, Ungaro сконструировал эту милый аксессуар на своей кофтюле как раз для подобных случаев.

Боков подал мне руку, и мы отчалили из уютного бара. Нас проводило то же самое ошарашенное молчание. Видно, со звездой журналистики богатые наследнички столкнулись впервые и теперь переживали культурный шок. Ничего, в их возрасте это полезно.

* * *

– Дашенька, – Антон влюбленно посмотрел в мои глаза. – Я просто заслушался, когда вы говорили. А откуда у вас столько интереснейшей информации?

– Про олигархов?

– Про Арктиду. Из того, что вы рассказали, я понял, что вы – первоклассный специалист в данном вопросе. У меня есть один знакомый, который тоже бредит подобными тайнами.

– Нет, я еще не специалист, – честно ответила я. – Но непременно им стану. В самое ближайшее время. Если бы не семейные обязательства, я бы уже плыла на атомном ледоколе к Северному полюсу.

– Дашенька, там холодно, лед, снег, а тут – рай! Зачем вам полюс? Смотрите, рассвет занимается. Это же чудо!

Небо, темно-серое, почти черное, мало отличимое от моря, неожиданно оторвалось от воды и взмыло ввысь, став густо-фиолетовым, ярким, будто на белую скатерть опрокинули пузырек школьных чернил. Образовавшаяся пустота немедленно приняла форму горизонта и, видимо чтобы не дать свершиться новому воссоединению неба и воды, засветилась розово-оранжевым, горячим и чистым огнем. Море тут же посветлело, расправило плечи и засияло густой бирюзой, плавкой, тягучей, будто на ровной-ровной плоскости разлили цистерну масляной краски. Пока море и небо привыкали к новым цветам, осваиваясь с модным эксклюзивным нарядом, горизонт, не теряя времени, захватывал новые территории. Оранжевая полоса, просияв светло и празднично, вдруг стремительно распухла, раздалась вширь и ввысь, безжалостно и быстро смыла яркий фиолет и ясную бирюзу. Небо и море, отмытые от чернил и краски, оказались удивительно ровного цвета, совершенно одинакового, сияющего свежим голубым перламутром.

И тут же разверзлись огромные голубые врата, горячая оранжевая колбаса, пылающая меж морем и небом, дернулась, наливаясь внутренним светом, полыхнула белым пламенем и взорвалась, превратившись в круглое, нестерпимо сияющее солнце.

– Ох, – восторженно осел на песок Боков. – Четвертый день за этим чудом наблюдаю, никак привыкнуть не могу. Настолько все стремительно, что не ухватить, не удержать. Ощущение, вздох, взгляд – и все. Только что была ночь – и уже день. Стремительно, мгновенно. Ни один художник, пусть самый гениальный, не сумеет остановить на холсте эту смену цветов и оттенков.

Утро и впрямь разгоралось мощно и ярко. Исчезли, сначала съежившись, а потом и вовсе испарившись на солнце, остатки ночной полумглы, пространство вокруг расширилось, став совершенно беспредельным, по светлому полю океана заструились, создавая праздничное сияние, желто-розовые слепящие всполохи.

– Очень похоже на пейзаж Крачковского, – в восхищении озиралась я. – Только кактусов не хватает.

– Вы говорите о пейзаже с опунциями? – с уважением посмотрел на меня Антон. – Чудная работа. Вы очень тонкий ценитель живописи, Даша! Слушайте. Арктида, Крачковский. Честно говоря, я в растерянности! Никогда не встречал таких девушек. Удивительная точность и тонкость суждений. Ум, эрудиция, вкус! И это – при потрясающей внешности. Даша, я сражен! Хотя о чем это я? Вы же, как я понял, завсегдатай на аукционах? – В его глазах сияло уже не просто восхищение – влюбленность!

– По работе приходится.

– Как вы оцениваете результаты последнего Sotheby's?

– Как вполне прогнозируемые, – пожала плечами я. – Мы, специалисты, знали, что вот-вот произойдет прорыв русского нонконформизма. Уорхол должен подвинуться! У нас подросли такие художники! Sotheby's показал, что мы не ошиблись в прогнозах, но такого успеха все равно никто не ожидал! Одно дело, когда влет уходит Айвазовский, Серебрякова, Кончаловский, я уж не говорю о Саврасове или Левитане, но когда в десять раз от эстимейта подскакивает стоимость работы никому не известного Чурилина.

– Ну почему неизвестного? – вдруг ревниво возразил Боков. – У меня в коллекции три его работы. Я очень хотел купить одуванчики, очень! Почему-то думал, что на Sotheby's их не продадут, «Гелеос» вернет их назад, в Россию, и я приобрету.

– Неважный вы провидец! – засмеялась я. – Все-таки живопись и кино – разные искусства!

– Увы, – кивнул он. – Но Павлу я предрекаю блестящую будущность.

– Вы знакомы? – я насторожилась.

– Вряд ли это можно назвать знакомством, – уклончиво отозвался он, – скорее я – поклонник его таланта.

– Ну, будете себя вести хорошо – познакомлю. Именно его работами я собираюсь иллюстрировать книгу об Арктиде.

– Думаете, он соберется во льды и снега?

– Уже собрался. Как раз сейчас он на пути к полюсу. Павел задумал цикл работ о Севере. Хочет пойти по пути Рериха.

– Чурилин на полюсе? – Антон дико удивился. – А мне сказали, что он заперся в загородном доме в деревне и выполняет какую-то работу. Я хотел заказать ему картину, даже телефон нашел, но он вне досягаемости.

Я весело рассмеялась:

– Его дом сейчас – ледокол! А деревня – это легенда. Чтобы не мешали вдохновению. И не дергали по пустякам. Он же знаменитостью стал недавно, не привык еще.

– Надо же! – поразился Боков. – Как любопытно! Думаете, в круизе его никто не признает? Насколько я понимаю, на полюс путешествуют только весьма обеспеченные люди, именно те, кто коллекционирует искусство. А у них нюх на гениев. Узнают по фото, замучают вопросами.