Вернувшись в свою коммуналку, ложусь под одеяло и пытаюсьсогреться. Я лежу так несколько дней. Добросердечные соседи пытаются вывестименя из транса. Заходят время от времени, ставят еду возле дивана. Она так иостается нетронутой. Должно быть, кто-то из них позвонил Агатке, потому чтовскоре она появилась.

– Ты чего здесь? – спрашивает она хмуро.

– Дом Димкин, пришлось выметаться.

– А где Стас?

– Уехал.

Агатка садится рядом, молчит, потом спрашивает, с трудомвыговаривая слова:

– Ты его убила?

Я поднимаю голову, поворачиваюсь к ней. Мысль о том, что ямогла убить Стаса, кажется до того нелепой, что я начинаю смеяться.

– Фенька, у тебя башка седая, – говорит сестра. Вкомнате повисает тишина, пока Агатка не произносит: – Ты только из своей жизнипубличного покаяния не устраивай. Никто не оценит. Подумай об отце.

Пачка сигарет давно опустела, язык жгло от горечи. Я зябкопоежилась. Стемнело, дети, а вслед за ними и старушки-соседки покинули двор.Было тихо, только запоздавший трамвай прогрохотал по улице. Опершись на перила,я разглядывала звездное небо, пока в прихожей не зазвонил телефон. Я нехотяпоплелась туда. Сняла трубку и послушала гудки. Пожала плечами и вернула трубкуна место. А потом испугалась. В голову пришла совершенно нелепая мысль.

– Чушь, – осадила я себя. – Ему незачем мнезвонить.

В ту первую зиму я добилась свидания с Лешкой. После тогокак уехал Стас, единственным моим желанием было отправиться к следователю. Но сэтим вышла незадача. Признаться в убийстве, ничего не рассказав о Стасе, былобесперспективной затеей. Я буду иметь дело с профессионалами, и из менябыстренько все вытряхнут. А рассказать о Стасе я не могла. Или не хотела, богзнает. Вряд ли он рассчитывал на мое молчание, скорее всего, просто в нем ненуждался. Вот я и потащилась к Лешке со смутными намерениями и еще болеесмутной надеждой. Лешка вошел осунувшийся, похудевший, но смотрел твердо.Может, оттого и выглядел непривычно. Он улыбнулся и сказал:

– Привет. Знал, что приедешь.

– Куда ж мне деться? Как ты здесь?

– Нормально. Дотяну.

Я смотрела на него, собираясь с силами.

– Лешка…

– Молчи, – перебил он. – Ничего я знать нехочу. И мысли, что ты мне чем-то обязана, из головы выбрось. Я тебя любил исейчас люблю.

– Зря, наверное.

– А в жизни, Фенька, все зря. Больше не приезжай. Иглупостей не делай.

– Лешка…

– Молчи, я сказал. Не знаю, кого ты защищала, а язащищаю тебя. И ни в чьем сочувствии не нуждаюсь. Поняла?

Мне оставалось только кивнуть в ответ. Я его понимала. Вобщем, наша встреча мало что изменила в моей жизни. Временами мне казалось:время остановилось там, в деревенском доме, и я все еще сижу в чулане с низкимпотолком и бельевой веревкой. Стас был прав, когда сказал: неизвестно, что дляменя хуже. Стас… я покачала головой. Поверить в то, что он сейчас где-то рядом,было почти невозможно… Я прошла в кухню, включила свет. И огляделась судивлением, словно впервые заметила окружающие меня предметы: обшарпаннуюмебель, кухонную плиту, холодильник Мин херца с наклейкой на дверце: «Пустьлучше брюхо растет от пива, чем горб от работы».

Уже несколько месяцев я жила одна. Дуська наконец-то вышлазамуж. Избранник ее был немолод, не особенно хорош собой и не то чтобы умен.Зато пил в меру. В глазах Дуськи это перевешивало его незначительныенедостатки. От внезапно обрушившегося счастья соседка до сих пор не пришла всознание, ей было не до сдачи комнаты жильцам. Мин херц тоже нашел себе дамусердца, но свою комнату не сдавал из иных соображений. Предполагаемая спутницажизни пустила его на свою жилплощадь с испытательным сроком, очень сомневаясь,что симпатия к ней пересилит страстную любовь Петра Алексеевича к зеленомузмию. Если честно, я тоже в этом сомневалась. Однако третий месяц подходит кконцу, а Мин херц так и не вернулся к пагубным привычкам. Иногда он заглядывал,но вовсе не за тем, чтобы выпросить денег на опохмелку. Он пил со мной зеленыйчай, который считал теперь исключительно полезным, и с грустью рассказывал обольной печени и погубленных пороком годах. Один раз денег все-таки занял, но,как выяснилось позднее, на цветы даме сердца, у которой в ту пору случился деньрождения. В общем, вряд ли нам с Мин херцем доведется еще пожить под однойкрышей.

Я перевела взгляд на часы и неожиданно вспомнила, по какойнадобности заглянула на кухню. Взяла из холодильника приготовленный пакет инаправилась к входной двери. Пересекла двор, вышла в соседний переулок инемного поразвлекалась художественным свистом. На мой призыв вскоре явилсярыжий пес с белой мордой. За ним подтянулись другие. Я вытряхнула кости изпакета и устроилась в сторонке, дав собачкам возможность спокойно поужинать, апотом побрела по ночным улицам в компании белоголового, которого звала Васькой,и еще одного пса, имя которому так и не удосужилась придумать. По улицам яобычно болтаюсь до утра, до тех самых пор, пока не придет время приступать кработе.

Однако в эту ночь прогулка вышла короткой. Не успели мысвернуть в переулок, выходивший к троллейбусной остановке, как я заметилакомпанию подростков, окруживших высокого парня в бейсболке. Не надо былообладать даром предвидения, чтобы понять: парню сейчас наваляют, отобрав какценные, так и не очень ценные вещи. Надо сказать, с местной шпаной у менясложились добрососедские отношения. В ту пору, когда я только начинала своистранствия по ночным улицам, как-то ближе к утру довелось мне познакомиться содной такой компанией. Я кормила собак, пристроившись на тротуаре, тут ихнелегкая и принесла. Подошли и замерли рядом.

– Денег нет, мобилы тоже, – предупредила я.

– Нужна нам твоя мобила, – сказал тот, что стоялближе всех. – Может, мы хотим познакомиться. Ты не бойся…

Это показалось мне забавным, я посмотрела на всех по очередии сказала:

– А с чего вы взяли, что я боюсь?