Из Ленбурга Граммон уезжал в совершеннейшей эйфории. А я, проводив бараненка до ворот и убедившись, что он действительно уехал, облегченно вздохнул. Ну, достал он меня за последние два дня своими дифирамбами деду. До самых печенок достал! А старый и рад. Еще и меня подкалывал — мол, видишь, как меня ценят, не то что ты, неуч неблагодарный… Тьфу!

Вечер в «Старой жабе» не задался с самого начала. Уже при входе в одно из самых любимых свободными ходоками заведений сосед заворочался и забормотал что-то о тяжелой атмосфере. На мою же просьбу пояснить, что он имеет в виду, дух только неопределенно хмыкнул. «Сам поймешь», — проговорил он нехотя, и я, потянув на себя ручку массивной входной двери, вошел в зал с низкими закопченными потолками и чисто выскобленными полами из каменного дуба. К моему удивлению, несмотря на недавно окончившийся дневной перерыв, вся чертова дюжина столов была занята, и лишь у длинной стойки оставалось несколько свободных мест. Туда-то я и направился, на ходу отмечая слишком тихие застольные разговоры и общую подавленность. Действительно тягостно как-то.

Устроившись на высоком и тяжелом табурете у стойки, я кивнул в ответ на приветствие Тагира, принял у него из рук литровую кружку пива и, оглядевшись по сторонам, вновь перевел недоумевающий взгляд на хозяина трактира.

— Траур у нас. Зельевары и алхимики заключили мертвый ряд[6] с цехом ходоков. Отныне все они закупаются только у ваших коллег… по жестким ценам, — поняв меня без слов, пояснил Тагир, и я тихо выругался. Ведь Зюйт же предупреждал! Как я мог об этом забыть?!

— У нас других проблем хватало, — тут же подал голос сосед. Успокоил, называется…

— Полагаю, это не все новости? — произнес я, и хозяин «Старой жабы» кивнул.

— Разумеется. Синдик Робар заявил, что приостанавливает набор в цех ходоков. Дескать, пока их и так достаточно.

— А вот это уже совсем плохо, — приуныл я. — Значит, решил дождаться, пока у нас в карманах одна медь останется, а потом вломит такие условия, что…

— Верно мыслишь, Гренадер, — нарисовался рядом Толстый Андрэс тихо и незаметно… ну что тут скажешь, не зря же он из «золотого десятка свободных» не вылезает! — Прижал нас Робар. И сильно. Общество решило дождаться возвращения из выхода всех наших: будем большой круг собирать да думу думать. Так что, если были мысли в Пустоши сходить, погоди. Ты нужен будешь на совете.

Это понятно. В круге должны присутствовать все ходоки, заработавшие собственное прозвище, такова традиция. Но тот факт, что Андрэс счел необходимым отдельно упомянуть о необходимости моего присутствия… хм, да если еще учесть принятое ходоками «имянаречение» Руса Браконьера, то есть все основания полагать, что… вот ведь!

— Ты о чем, Дим? — В тоне соседа сквозило непонимание.

— Дать прозвище ходоку может либо его команда числом не меньше трех человек, либо стольник круга.

— Это еще кто такой? — удивился дух.

— Свободные ходоки, не входящие в цех, для решения некоторых вопросов избирают из числа наиболее опытных участников круга дюжину стольников, или, как еще называют таких выборных, застольную дюжину. Их решение — закон для всех свободных ходоков, но какие именно вопросы будут находиться в ведении дюжины — решает весь круг. Как только решение проблемы найдено, дюжина слагает с себя полномочия. В общем-то, право имянаречения у стольников — это такая же временная привилегия, как, например, и право призвать на помощь в решении поставленной перед дюжиной задачи любое количество свободных ходоков.

— Хочешь сказать, что тебе прочат место стольника в созываемом круге? — протянул сосед.

— Других вариантов не вижу, — пожал я в ответ плечами.

— А ты не слишком молод для такого назначения? — мягко поинтересовался дух.

— Полагаю, что ответ кроется в моих связях, — честно признал я. — Без них не видать мне места за столом, как своих ушей, еще лет десять-пятнадцать.

— Может, я чего-то не понимаю, но при чем здесь твои гипотетические связи? — недоуменно спросил сосед.

— А если подумать? Чуть-чуть, — фыркнул я. — Застольную дюжину изберут для решения проблемы с цехом ходоков и грядущим уменьшением заработков на заказах зельеваров и алхимиков. А кто из свободных может похвастаться хотя бы шапочным знакомством с главами всех цехов, как бывшими, так и нынешними? О Церкви и связях в Ратуше я и вовсе молчу. Или нужно напомнить, кто занимает там должность первого советника?

— Торможу, — искренне покаялся дух, но тут же оживился. — Кстати, а ты знаешь, что кое-кто в зале буквально горит желанием с тобой пообщаться?

— И кто же? — насторожившись, услышав насмешливые нотки в тоне соседа, я делано лениво окинул взглядом зал трактира и… «споткнулся» о выразительный взгляд зеленых, как весенняя трава, глаз в обрамлении пушистых ресниц. Требовательный такой взгляд. А если учесть, что его обладательница в этот момент весьма выразительно поигрывала гардой-корзиной легионерского палаша… Вот ведь! Эх, и делать вид, что не заметил, уже поздно. Ну да ладно. Как там говорил сосед: «Повинную голову меч не сечет»? Проверим.

— «Ave, Caesar. Morituri te salutant!» — Торжественный тон, которым дух произнес эту абракадабру, мне не понравился.

— Что это было, сосед? — спросил я, слезая с высокого табурета, и, глубоко вздохнув, направился к не перестающей сверлить меня грозным взглядом девушке в зеленом охотничьем костюме.

— «Слався, Цезарь. Идущие на смерть приветствуют тебя», — отозвался дух и добавил: — Только не спрашивай, кто такой этот Цезарь, все равно ответить не смогу. Не помню.

Сказал и… исчез из моего сознания. Бросил на растерзание этой… тигрице и сбежал. Вот чуйка у этого духа, а?! И не скажешь, что он ее впервые видит! Гад…

— Здравствуй, Белла. Давно не виделись, — улыбнулся я, оказавшись рядом с первой красавицей свободных ходоков. Она холодно улыбнулась и… Хлоп! Мгновенно заалевшую от удара маленькой, но сильной ладошки щеку обожгло болью. Вот и поздоровались.

Белла Ройн. Ласка Белла, как ее называют ходоки, готова была взорваться, словно котел с испорченным огненным зельем. А ведь день так хорошо начинался! Но нет, ей обязательно должен был встретиться этот паршивец Дим. От одного вида придурковатой улыбки этого… этого негодяя Беллу чуть не затрясло. А уж когда он подошел к ней и как ни в чем не бывало поприветствовал, у девушки окончательно зашел ум за разум. Ничем иным свои дальнейшие действия она объяснить не могла. Пощечина, отвешенная Гренадеру, прозвучала просто оглушительно, Белле показалось, что этот звук был слышен на весь зал. И поднявшийся следом гул, свист и гогот ходоков только подтвердил это предположение. Вспыхнув как маков цвет, она развернулась на каблуках и быстро, но не бегом, сохраняя достоинство, вышла вон из трактира, оставив за спиной застывшего посреди зала мальчишку, осыпаемого шутками зрителей.