И всё же дозвониться до сына Бориске иной раз удавалось. Другое дело, что телефонные переговоры их были коротки и малосодержательны. Последний выглядел так:

— Ты бы зашёл к нам вечером, — сказал Бориска. — Порадовал бы деда.

— Я не могу, — сказал сын.

— Почему?

— У меня свидание.

— Рассказал бы, поделился со мной.

— Чем?

— Ну, куда ты идёшь?

— Да никуда?

— А с кем?

— Да ни с кем.

И если бы Бориска спросил:

— А в чём?

Сын обязательно ответил бы:

— Да ни в чём!

Стоило ли с таким трудом дозваниваться?

Да, так вот пришёл, значит, Бориска домой после очередного посещения органов ни с чем, а с прогулки предобеденной Ангела пришла, раскрасневшись. И Йосиф рассказал Бориске, что у них тут радость нежданная. Спасибо Ангеле. Которая в углу, куда Йосиф письма бросал, нашла какое-то, давно ещё, черт знает когда, почитала его и что-то такое куда-то написала. А мне теперь оттуда чек пришёл на тысячу девятьсот евро. Надо только пойти его в банк получить. Не знаю, за что, но какая разница.

Бориска прочёл письмо сопроводительное, а там написано, мол, нам стало известно, что погребение вашей жены стоило тысячу девятьсот евро, и мы берём эти ваши расходы на себя. Откуда им стало известно, кто они такие, почему берут, когда их никто об этом не просил (разве что Ангела) — в письме не объяснялось. Или Бориска не все подробности письма этого разобрать смог.

«Нет, всё-таки Кафка очень реалистический писатель, — подумал Бориска. — А кафкианство в его расхожем понимании придумали те, кто в Германии никогда не жил и ничего о ней не знает».

— Эти деньги Раисе надо отдать, — сказал он Йосифу. — У неё за похороны мамы со счёта как раз тысячу девятьсот евро сняли.

— А чего тогда их мне вернули, а не ей?

— Я не знаю. Не знаю я. Не знаю.

— Странно, — сказал Йосиф. — Очень мне странно.

— Да, забыла вам рассказать, — сказала на это Ангела. — Совсем запамятовала.

И рассказала Бориске с Йосифом (Йосиф, правда, ни слова из этого рассказа не понял), что учительница, у которой внук её старой приятельницы музыке учится, на машине разбилась и сейчас в больнице лежит с многочисленными переломами костей в тяжёлом состоянии.

— А сын учительницы, — сказала Ангела, — который за рулём сидел, и вовсе погиб. И ещё три или четыре человека в этой катастрофе были наповал убиты и ранены. Зачем только такие автомобили быстрые выпускают? Куда спешат?

— Погодите, — заволновался Бориска, — с автомобилями. Как учительницу зовут?

Ангела говорит:

— Я не знаю, как зовут. Это же не моя учительница, а внука моей приятельницы. Я и внука не знаю, как зовут.

А Бориска говорит:

— Пошли, — за руку её берёт и ведёт в прихожую.

— Куда? — Ангела удивляется. — Мне обед готовить нужно.

И отец Борискин тоже удивляется:

— Вы чего это? — говорит. — Что происходит? В моём доме.

— Пойдёмте, — говорит Ангеле Бориска. — Спросим у вашей подруги, как зовут учительницу.

А отцу своему Йосифу говорит:

— Ничего не происходит. Смотри новости. Обед состоится при любой погоде, по плану и графику.

Ну, и притащил он Ангелу к подруге её. Подруга визиту их внешне обрадовалась, но вместе с тем была неприятно удивлена. Поскольку пришли они без звонка и без какого-либо иного предупреждения. Ангела, естественно, извиняться кинулась и чуть ли не каяться в том, что привела вот незнакомого человека нежданно-негаданно. Но Бориска её извинениям до конца излиться не дал:

— Вы, — сказал он подруге, — только имя учительницы назовите, и мы сразу уйдём.

Подруга имя вспомнить сначала не могла, говорила, что учительница русская, выпускница консерватории, это точно, «а имени, — говорила, — я не помню, русские имена моей голове трудно запоминать. Да и незачем». А потом всё-таки напрягла всю свою память и вспомнила:

— Райса, — говорит, — её имя. Райса!

Куда отвезли Раису на излечение, Бориска выяснял, обзванивая все больницы по справочнику. Строго в алфавитном порядке. Поскольку подруга Ангелы понятия не имела, где лежит учительница внука. Она услышала о случившемся от дочери, которая повезла сына на урок, а урок, несмотря на оплату за месяц вперёд, оказался отменённым. По причине неожиданной автокатастрофы. Но, в конце концов, Борискины поиски увенчались успехом, и он Раису нашёл — благо больниц в округе было не так уж много. Нашёл и, несмотря на отношения их разорвавшиеся, посетил. Поскольку в душе был Бориска неплохим человеком. Всё-таки неплохим. Если б немецкие органы власти верёвки из него не вили пеньковые или если б он на родине не попал под антигрузинские мероприятия, а работу нашёл подходящую и бабу — чтоб любила его со всеми потрохами и запахами изо рта, — он бы совсем хорошим человеком стал. А так был просто неплохим.

«Да, с запахами нужно что-то делать, — думал Бориска. — Вопрос — что делать?»

Но на этот вопрос и поумнее его люди внятно ответить пробовали, да не смогли.

И, значит, он, ничего не говоря отцу, чтобы не волновать старика с ишемией и гипертонической болезнью, посетил прикованную к постели Раису. И она рассказала ему всё, что знала и видела. А потом попросила съездить в больницу к Горбуну и поговорить в качестве отца с врачами:

— Узнай у них, что его ждёт впереди, на что надеяться можно.

— Надеяться можно на всё, — сказал Бориска. — Это мне и без врачей хорошо известно.

— Опять ты умничаешь не вовремя и не к месту, — сказала Раиса.

Она же не знала, что Бориска не умничает. Просто ему сказали, что по слухам из достоверных источников их сын погиб, и он не знал, в каком ключе и в каком тоне с Раисой об этом говорить.

Так что он даже рад был поскорее оставить Раису в её неведении и поехать, хоть это и далеко, в клинику, чтобы всё на месте уточнить и расставить все точки над i.

А в клинике выяснилось, что сын его не погиб и пока жив, и Бориска получил разрешение поговорить с врачами, которые, конечно, стали ему про надежду втирать, говоря «состояние пациента нестабильно тяжёлое». И он, поговорив с ними, остался разговором неудовлетворённым.

— Могу я ещё с доктором Богдановским пообщаться? — спросил он врачей.

Врачи посовещались в своём кругу и объявили ему, что да, это он может беспрепятственно, это не запрещено. Но ждать придётся долго, поскольку доктор Богдановский, как обычно, в операционной.

Ну, ждать Бориске не внове, ждать так ждать. И он ждал и дождался, пока вышел из операционной легендарный доктор. А тот, выйдя, скрывать от него ничего не стал. И сказал честно и откровенно — как мужчина мужчине, как русский человек русскому человеку: