Эрнест работал с полной самоотдачей, но знал, что у этой работы нет будущего и вообще конец уже близко, если уж говорить о Харрисоне Паркере. Осенью 1921 года жертвователи предъявят мошеннику иск из-за существенных потерь. Помимо прочего выяснится, что его жена получала зарплату в размере пятисот долларов в неделю и, как сотрудник треста, собрала пожертвований на сумму более миллиона долларов. Когда перспективы Хемингуэя стали совсем мрачными, Кенли Смит привел его в рекламное агентство «Кричфилдс», где работали он сам и Дон Райт. Рой Дики, руководитель службы рекламных текстов, побеседовал с Эрнестом, обратив внимание на «его темные волосы, подстриженные до довольно длинных бачков, как у матадора» – такой стиль стрижки Эрнест будет предпочитать в двадцать лет. Хотя из встречи ничего и не вышло, реклама казалась Эрнесту и его друзьям легкой возможностью заработать. Ребята, у которых уже была работа, передоверяли некоторые задания (написать текст рекламного объявления о шинах «Файрстоун» или перчатках «Хансен») Эрнесту – по крайней мере, так он написал в письме к Грейс Куинлан, может быть, только для того, чтобы произвести на нее впечатление.

Отчетливый цинизм пронизывал среду, в которой жил Эрнест. Реклама и прозаически-скучный пиар в «Кооператив коммонуэлс» слишком хорошо подходили мировоззренческой пресыщенности, которую с готовностью усвоили обитатели оживленной квартиры Кенли Смита в северной части города. Жаргон, придуманный Эрнестом в школе, который он и его друзья использовали в письмах, был почти недоступен непосвященным. «Мы так веселились после работы, – признавался Дон Райт позже, – рассказывая всякие байки о шашнях низкопробных дебилов, которые были нашими боссами в агентствах и журналах». Эрнест часто иронизировал по поводу своей работы, хотя не сразу понял, что кооператив был мошеннической схемой. Он и другие обитатели квартиры были в восторге от изобретательной, сатирической игры в рекламу. Эрнест, к примеру, придумал продукт – нужно было продать кровь со скотного двора, разлитую по бутылкам, под вывеской «Бычья кровь для больших малышей».

Однако реклама могла похвастать настоящими писателями в своих рядах, которые выжидали своего часа и меж тем за доллары писали рекламные объявления. Одним из таких людей в Чикаго был Шервуд Андерсон. Кенли Смит и Дон Райт завязали с ним крепкую дружбу. Он был частым гостем квартиры Кенли, иногда его сопровождал поэт Карл Сэндберг. Эрнест внимательно изучал Андерсона. Драматическая история его разворота к писательскому поприщу произвела на Эрнеста очень сильное впечатление: в 1912 году Андерсон пережил нервный срыв, исчез на четыре дня и после того, как появился, принял решение оставить руководящую должность в кливлендской компании красок, бросить жену и детей и стать писателем. В 1916 и 1919 годах он опубликовал два романа. Когда Эрнест с ним познакомился, Андерсону было сорок четыре года и он пожинал плоды первой литературной известности как автор романа «Уайнсбург, Огайо» (1919), представлявшего собой переплетение взаимосвязанных историй, в которых раскрывался корявый и духовно убогий образ жизни жителей небольшого городка. Сексуальная откровенность «Уайнсбурга» в то время широко обсуждалась, и читатели с традиционными нравственными ценностями, похожие на родителей Эрнеста, его не одобряли – тогда этот факт произведет на Эрнеста очень большое впечатление.

Эрнест выучился нескольким урокам литературного стиля от реалиста Андерсона, который использовал лаконичные фразы для передачи сильных чувств, и жадно впитывал от Андерсона все, что касалось писательского образа жизни. Хотя Андерсон и отрицал провинциальную жизнь и буржуазные ценности, он писал рекламные объявления для «Кричфилдса», когда вышел «Уайнсбург», и поэтому разделял цинизм молодых мужчин, считавших рекламу делом нечестным, но которое, тем не менее, позволяло им платить по счетам.

Сэндберг тоже сводил концы с концами благодаря основной работе и писал для «Чикаго дейли ньюс», чтобы иметь возможность сочинять стихи. И хотя сегодня мы вспоминаем стихотворение Сэндберга «Чикаго» как набор избитых клише, невозможно переоценить его влияние, наряду с другими «чикагскими» стихотворениями 1916 года, на чикагцев нежного возраста, особенно тех, кто стремился стать писателем. Апострофа к «Чикаго» была просто незабываемой:

Конечно, Эрнест (как и многие другие современники) не мог этого знать, но в то время Чикаго переживал литературный ренессанс, начавшийся приблизительно в 1912 году и представленный Эдгаром Ли Мастерсом, Вашелом Линдсеем и Теодором Драйзером, а также Андерсоном и Сэндбергом.

Один из исследователей творчества Хемингуэя, Чарльз Фентон, называл литературный Чикаго «Флоренцией кукурузного пояса». Друзья Эрнеста и Кенли могли купить последние журналы и интересные книги в соседнем книжном магазине «Радикал Букшоп» на Норт-Кларк-стрит. Хотя Хемингуэй никогда не был связан с этим движением, показательно, что созревал он посреди него, поскольку чикагских писателей привлекали такие темы, как неприятие деревенской жизни, растущее отчуждение современного промышленного рабочего, появление густонасленного города как новой среды для нравственного конфликта. Чикагцы Бен Хект, Флойд Делл, Андерсон, Драйзер, Сэндберг и литературный герой ранних лет Хемингуэя, Ринг Ларднер, начинали карьеру авторами статей для газет – еще одна особенность, которая будет вдохновлять Эрнеста в начале карьеры. Редакции литературных журналов, питавших модернистскую литературу – «Поэзия: журнал стихов» Харриет Монро и «Литтл ревью» Маргарет Андерсон – находились в Чикаго, а редакторы входили в салон, включавший Делла, Драйзера и Андерсона. Эрнест, подружившийся с Андерсоном и Сэндбергом, находился в эпицентре событий. Чикагские писатели, пожалуй, не только своей жизнью, но и творчеством производили на Эрнеста чрезвычайное впечатление. Они все были в какой-то степени противоречивыми фигурами, это выражалось и в темах, и в откровенности книг. От них Эрнест узнал, что просто писать недостаточно – писатель должен выйти за привычные границы, осуществить не меньше чем литературную революцию либо, в соответствии со знаменитыми словами Эзры Паунда (который также оказал на Эрнеста большое влияние), «стать новатором».

Биограф Шервуда Андерсона писал, что Кенли Смит и его друзья «могли сидеть и слушать[16] Андерсона часами. Они наслаждались его экспансивностью, тем, как он рассказывал свои истории, как одевался». Андерсон обсуждал со слушателями издателей, редакторов журналов и финансы писателей, сплетничал о других литераторах. Он пригласил Эрнеста с собой в Палос-Парк, городок на окраине Чикаго, где он занимался литературной работой, и убеждал Эрнеста в необходимости священного места для творчества, говорил о Тургеневе, Уолдо Франке и других писателях, незнакомых Хемингуэю, но оказавших на Андерсона влияние. Он рассказал Эрнесту о новоорлеанском журнале «Лицемер», публиковавшем произведения южан Джина Тумера и Аллена Тейта и подтолкнувшем вперед карьеру самого Андерсона. Эрнест предложил журналу ироничное, перегруженное деталями стихотворение в прозе «Божественный жест» и решительно странное, очень короткое стихотворение «В конце концов», и журнал стихи принял. Эрнест показал Марселине[17], которая тоже была постоянным посетителем литературных квартирников, «тонкую, бледно-зеленую книгу в мягкой дешевой обложке», где было напечатно его стихотворение; Марселина запомнила, что увидела напечатанные слова «автор Эрнест М. Хемингуэй». Эрнест позже скажет, что почти все написанное им в этом возрасте напоминало Киплинга, которым он необычайно восхищался в то время.