Медсестра принесла ей сына покормить, а потом помогла переодеть малыша в его одежду, приготовленную Мэгги.

Где же Дилан? Не мог же он забыть, что должен забрать их из больницы?! Неужели Чейсоны почему-то задержались с отъездом?

Иной причины она не могла придумать.

Ребенок хныкнул во сне, и Мэгги подошла к колыбельке и посмотрела на сына, уже надежно укутанного в собственное одеяльце. Сестры спрашивали ее, выбрала ли она ему имя, и она должна была признаться, что еще не сделала этого.

Во время беременности, много читая, она так и не подобрала ни одного имени из книг, а потом решила, что лучше сделать это после рождения ребенка. Ей казалось очень важным прежде увидеть свое дитя, а потом уже искать ему имя.

Сердце ее екнуло, когда она услышала за спиной звук отворяемой двери. Повернувшись, она увидела Дилана в джинсах и клетчатой рубашке с короткими рукавами. У него был запыхавшийся вид.

– Прости, что опоздал, – торопливо извинился он. – Я пытался установить в салоне машины сиденье для колыбельки. Оказалось, что это не так просто и заняло больше времени, чем я думал, – объяснил он.

– Я понимаю, – согласилась Мэгги, обрадованная, что он подумал о сиденье, которое лежало в шкафу в детской. – Спасибо, я совсем забыла о нем.

– Об этом вспомнила Беверли и спросила, есть ли оно у тебя, – пояснил Дилан. – Я сказал, что не знаю, и она посоветовала поискать в детской комнате. – Он подошел к колыбельке.

– А вот и мы, миссис О'Коннор. – С этими словами в палату вошла сестра с креслом. – Садитесь, я подам вам ребенка.

Через пять минут Мэгги уже сидела на переднем сиденье машины, поглядывая на красивый профиль мужа, и гадала, почему он стал таким замкнутым и молчаливым.

Что-то случилось, она это чувствовала. Ребенок всю дорогу мирно спал, и Мэгги попыталась убедить себя, что Дилан просто о чем-то думает, поэтому как бы отсутствует.

Дилан остановил машину у гаража и вышел. Когда он, открыв дверцу для Мэгги, помогал ей выйти, она наконец набралась храбрости и решила высказать ему все сомнения, которые, словно жужжащие пчелы, переполняли ее голову.

– Дилан... – робко начала Мэгги. – Что-то случилось? Ты очень изменился, я хочу сказать, весь ушел в себя. Если ты... передумал...

– Ты о чем? – спросил Дилан.

Мэгги, проглотив комок в горле, смело встретила его взгляд.

– О нашем браке, о том, хочешь ли ты действительно... остаться здесь... и вообще обо всем. Если ты передумал, я пойму тебя. Просто я должна знать... вот и все.

Дилан опустил глаза.

– Мэгги, я не знаю...

Но в эту минуту заплакал проснувшийся младенец.

– Он, наверное, голоден. Надо поскорее внести его в дом и покормить, – поторопилась сказать Мэгги, потому что крик ребенка становился все громче и настойчивей.

Она сама отстегнула колыбельку от сиденья и, взяв ребенка на руки, прошла мимо Дилана в дом.

Крик малыша становился все требовательней, поэтому Мэгги решила покормить его, даже не распеленав. Ее грудь распирало от молока. Привыкнув кормить сына лежа, она не пошла в детскую, а направилась прямо в свою спальню.

Положив ребенка на постель и сняв с него одеяльце, она расстегнула блузку и дала ему правую грудь.

– Ну вот и все, мой мальчик... – ворковала она над ним, держа на руках. Удовлетворенный малыш затих.

Дилан остановился в дверях и смотрел, как Мэгги кормит сына.

Его удивило, что Мэгги после таких важных для нее событий в эти два дня смогла заметить его растерянность и сомнения. Он с уважением отдавал должное той твердости и выдержке, с которой она была готова принять все тяготы на себя.

Мэгги хотела знать, изменил ли он свои намерения по поводу их совместного будущего... останется ли он, будет ли верен обетам, которые дал всего лишь вчера.

И хотя ему отчаянно хотелось убедить ее в том, что он не собирается никуда уезжать, что он хочет остаться... Дилан понимал, что должен быть честен с ней. Она этого заслуживала.

Значит, он должен признаться в том, что ни в чем не уверен. Что боится... что ему хочется убежать... что он понемногу сходит с ума.

Ночью его мучили сны. Дилан видел Мэгги с протянутыми к нему руками, умолявшую его не покидать ее. Но каждый раз, когда он делал усилие приблизиться к ней, его охватывала паника и он застывал на месте.

Дилан лежал в темноте ночи, пытаясь понять свои сны и самого себя. Что они значили? И Дилан был вынужден прийти к заключению, что, пока его память не вернется к нему, пока он по кусочкам не восстановит свое прошлое, он не может ничего обещать – ни себе, ни кому-либо другому.

– Ты собираешься уехать, не так ли? – Голос Мэгги оторвал его от мучительных раздумий.

Еще до того, как она произнесла эти слова, он уже знал, что это и есть то решение, которое он ищет.

От волнения у него пересохло в горле.

– Да, – наконец вымолвил он, удивляясь тому, как больно сжалось его сердце.

– Тогда уезжай! Немедленно. – Голос ее сорвался, глаза наполнились слезами.

Мэгги не осознавала, как долго она смотрела на лицо спящего сына. Кормление закончилось более чем полчаса назад. Мэгги понимала, что малыша надо уложить в кроватку, но ей не хотелось лишать себя удовольствия еще немного подержать его на руках.

Наконец Мэгги отнесла ребенка в детскую и, перепеленав, уложила его в кроватку.

Чувствуя голод, Мэгги пошла на кухню, налила себе стакан молока и взяла кое-что из остатков со свадебного стола, за которым не удалось посидеть ни ей, ни Дилану.

В доме стояла мертвая тишина. Мэгги, охваченная отчаяньем, надеялась, что слезы принесут облегчение. Но слез не было.

Мэгги решительно тряхнула головой. Если она потеряла мужчину, которого всем сердцем любила, то у нее есть его сын, и она будет его растить.

Из детской комнаты до нее долетели какие-то звуки. Или ей показалось? Налив себе еще стакан молока, Мэгги направилась в детскую посмотреть, что там, не проснулся ли ребенок. Склонившись над кроваткой, она с нежностью смотрела на крепко спящего малыша.

В эту минуту ее осенило – она назовет своего сына в честь любимых людей: Уильям Дилан О'Коннор. Усталость и сонливость заставили ее вернуться в спальню.

Когда Мэгги внезапно проснулась оттого, что ее сердце бешено колотилось, кругом была темнота. Она прислушалась, не плачет ли ребенок. Но в доме стояла тишина.

Посмотрев на часы, она вдруг застыла от испуга, увидев чью-то фигуру в кресле у окна. Сердце замерло, когда она узнала, кто это.

– Дилан? – В ее шепоте была надежда.

– Прости, Мэгги, я не хотел тебя будить, – ответил он глухим голосом.