Мы рассматриваем рисунки Бердслея, очень игривые.

Альбом стоит у меня на животе, подпертый моими коленями.

– Смотри, куда он ее целует! – говорит Алла, тыча пальцем в картинку, и треплет Лару по плечу, перебросив руку через меня. – Видишь?

– В животик, – сухо говорит Лара.

– Ну, по-моему, немножко ниже, – смеется Алла.

Лара утыкается лицом в подушку и говорит:

– Я посплю немного, а вы тут поразвлекайтесь.

И притворяется, что сопит.

Алла смеется еще громче. Очень громко. Так громко, что я просыпаюсь.

Мужчина в черном кителе кричит молодой женщине:

– Иди ешь кашу!

Мещанская комната с полированной мебелью. Сервант с фарфором. Люстра с висюльками. Диван с шелковыми подушками. Женщина встает с дивана, идет к столу.

Вздыхая, берет ложку.

– Ешь немедленно! – приказывает он.

Я говорю ему:

– Вы чего на нее кричите?

– Я полковник авиации, повелитель неба! – говорит он.

– На вас мундир капитана третьего ранга, – говорю я.

Он улыбается и говорит:

– Ну, повелитель моря.

Кто-то говорит мне:

– Корней Чуковский был еврей?

– Нет, – говорю я. – Он был русский или украинец.

– Ага. Значит, он Маршака переводил на русский, да?

– Нет, не он.

– А кто?

– Никто, – говорю я.

– Но ведь вы сказали, что Маршак был еврей? Он еврей был?

– Еврей, – говорю я. – Вот Маршак был еврей. А Чуковский – русский.

– Вот! Значит, Чуковский его и переводил!

Купил в ларьке кассету (именно кассету, а не диск!) с порнофильмом. Пришел домой, вставил в плеер – она почему-то не крутится. Что-то в ней заедает.

Подхожу к ларечнику, говорю – так и так, кассета не крутится, бракованная, вот чек, я ее у вас вчера брал, обменяйте, пожалуйста.

Он как заорет: «Вы что? Это же порнография! Я сейчас милицию позову!»

В поезде снился сон – футбол среди киосков у станции метро «Университет». Но не баловство, а игра по каким-то правилам.

< 4 августа вечером мы с Олей уехали в Ригу (в Юрмалу), а 25-го утром вернулись в Москву. Уже назавтра было, так сказать, приключение. >

Во сне читаю статью про разведение бойцовых петухов.

Читаю очень внимательно. Там даже картинки есть, изображены петушиные бои. Но статья плохо написана, к тому же по тематике никак не подходит. Я говорю автору, что печатать не буду. Но автор настаивает, уговаривает, напирает. Мне даже нехорошо как-то сделалось от его напора. Я говорю: «Уйдите!» Он не уходит и продолжает доказывать, что статья хорошая, актуальная, оригинальная. Сует мне под нос текст с подчеркнутыми фразами. Мне от этого совсем худо, голова заболела, в груди теснит, я чуть ли не кричу: «Уйдите! Уйдите! Уйдите!»

< Оля потом говорила, что я во сне кричал «уйдите!».

Просыпаюсь, чувствую себя ужасно. Встал. Голова кружится все сильнее. Ноги подкашиваются. Чтоб без подробностей – вдруг выключаюсь. Оля вызывает «скорую». Врач и санитар. Стаскивают по лестнице вниз. Едем с сиреной в клинику Пауля Страдыня. В приемном отделении отрубаюсь снова – асистолия, остановка сердца. Обстановка – как в сериале «Скорая помощь»: туча народу, трубочки и проводки, на морде маска, по груди щелкают током. Больно и трясуче. Откачали. Перевезли в интенсивную терапию.

Мужчина с седым ежиком говорит:

– Кардиостимулятор нужно ставить.

Я говорю:

– А вы кто?

– Доктор Ансаберг.

– Я должен посоветоваться со своим кардиологом, – говорю я. – С доктором Груздевым, если слышали.

– Как же, как же, – говорит доктор Ансаберг. – Конечно, слышал! Но только вам главное успеть.

– В каком смысле? – говорю.

– В прямом, – отвечает доктор Ансаберг.

И тут я отключаюсь снова. Опять щелчки, толчки и прочие манипуляции. Потом включаюсь, понимаю смысл и говорю:

– Да, пожалуйста, если вам не трудно.

– Ничего, это наша работа, – говорит доктор Ансаберг.

В два часа дня я уже был готов. В хорошем смысле слова.

С электрической машинкой в груди и немалым зарядом оптимизма в душе. >

И еще про сон.

На самом деле умирать не страшно, я это понял.

Это просто сон, яркий сон без сюжета, мелькание лиц, фигур, рук. Руки мужские и женские, в перстнях и кольцах, люди бегут вдаль и тянут меня с собою, и я бегу вместе с ними, и всё уходит в сильный оранжевый, чуть зернистый, очень красивый свет-туман, который густеет, темнеет и превращается в тугую искрящуюся тьму.

Наверное, страшно, когда тебе сообщают смертельный диагноз. Когда в тебя целятся из пистолета. Меня два раза грабили на ночной улице – в Нью-Йорке и в Москве. Было страшно – а вдруг ножом ударят?

А так, уходить в оранжевый дым, – нет, не страшно.

Вернее, два. Сначала снилось, что я иду в буфет в гостинице «Balta Puce», где мы поселились позавчера. Там завтраки в буфете. Потом я во сне соображаю, что я не в гостинице, а в больнице. Смотрю в балконную дверь – а там тоже буфет, но очень красивый, со стойкой, уставленной разноцветными бутылками, с витриной, где разные яркие коробочки… И тоже во сне понимаю, что нет на балконе никакого буфета.

Звоню какой-то женщине, своей хорошей знакомой.

Она берет трубку. Прошу позвать ее мужа. Он тоже мой друг, и на самом-то деле я звоню ему. Она говорит:

«А мы развелись. Верней, я его выгнала, он бестолковый!» Я страшно удивляюсь, бросаю трубку и звоню в Америку одному своему приятелю. Натыкаюсь на его жену. «Привет, Таня! Сережу позови». Она отвечает:

«Я его выгнала, он бестолковый!»

Ужас. И главное, совершенно несправедливо. Я не знаю, кто был этот первый, которого выгнала жена. Потому что во сне я все-таки соображаю, что в первом случае это фантазии и сны, нет у меня такой знакомой пары, которая приснилась, а раз это только сон, то вполне может быть, что этот мужик на самом деле бестолковый, и жена его правильно выгнала.