– Может, вы поближе подвезете. А то, сами понимаете, идти... еще не до конца рассвело.

– Подвезу, когда придет время. А теперь давай – раздевайся живо... Не хочешь?!

И он схватил меня за жакет совершенно так же, как полчаса назад это делала громоздкая барби.

– Мы так не договаривались, – пропищала я, стараясь хотя бы оттянуть наступление неприятного момента.

– Да мы никак не договаривались! – Он с силой пихнул меня в грудь, так что сиденье само подалось назад со скрипом и рывками. – Давай по-быстрому.

– Я не могу сейчас... Не надо!

Видит бог, меньше всего на свете мне хотелось принять в себя этого темного человека. Этого экстрасенса!.. Только сил для сопротивления не хватало. Ни закричать по-настоящему, ни ударить.

– Лапшу мне будешь вешать? – Экстрасенс угрожающе навис надо мной.

– Да я не вешаю... – Я инстинктивно выставила руку вперед и тут – о, счастье! – увидела на руке мастырку. – Мне-то в общем все равно. Тебе будет хуже.

– Хватит гнать!

– Мне пофиг. А у тебя начнутся проблемы. Ты можешь заразиться.

– Чем заразиться-то? – недоверчиво хмыкнул экстрасенс.

– Да вот! Свет включи... Ну? Сам видишь!

– Чего это? – При тусклом освещении водила-экстрасенс придирчиво разглядывал мою руку. Я боялась, что он заметит подделку или вычислит ее при помощи экстрасенсорных способностей. Но Анина работа оказалась безупречной или способности экстрасенса его подвели.

– Ветрянка, – слабо ответила я. – Детская инфекция.

– Ё-о-перный театр, – выдохнул экстрасенс. – И откуда она у тебя?

– Сама не знаю. Третий месяц уже мучаюсь.

– Третий месяц?! Ну ё-мое!

– Говорят, если этими болезнями не переболеешь в детстве, то потом, в нормальном возрасте, от них и умереть недолго. Плохо мне так, температура все не спадает...

– Куда ж тебя ночью понесло? – спросил экстрасенс, поспешно от меня отодвигаясь.

– Так муж затрахал! Не верит, что ветрянка, думает – венерическое. Орет, ругается... Лучше я в офисе посижу спокойно.

– А в офисе чего ж... не боятся?

– Еще как боятся! Начальница терпит кое-как, да тоже уж, видно, скоро пошлет куда подальше.

– Ты вот что... Давай-ка вали отсюда!

– Ладно, – вяло согласилась я, боясь показаться чрезмерно обрадованной. – А это Киевская железная дорога? Я дойду, здесь недалеко...

Машина стала какой-то разболтанной. Ключ прокручивался в зажигании, переключатель скоростей ходил ходуном, а педаль газа от легкого прикосновения мгновенно уперлась в пол.

«Что они сделали с моей машиной! – Я тихо скорбела, петляя по узким улочкам незнакомого городка. – Она была мне другом, служила верой и правдой. А я предала ее, бросила на растерзание ментам!»

Потом я привыкла, перестала обращать внимание на неисправности и уже совсем беззаботно помчалась по шоссе. Дорога была пустой, скорость – запредельной, только ветер в открытых окнах свистел. Подъезжая к Москве, я увидела на обочине голосующего. Я в жизни не сажала посторонних людей в машину, но на этот раз зачем-то изменила своему правилу.

Незнакомец уселся рядом со мной, и вдруг, едва машина тронулась с места, грубо толкнул меня под локоть. Я неловко крутанула руль, машину швырнуло к обочине. От страха я зажмурилась, уверенная, что открою глаза уже в кювете. Но ничего подобного! Машина выехала на пыльную проселочную дорогу и как ни в чем не бывало продолжала катиться вперед.

«Просто милость Божия», – мелькнуло у меня в голове, и в это мгновение незнакомец, отпихнув меня, резко нажал на тормоз.

Дальше все произошло молниеносно. После краткой борьбы я оказалась поваленной на сиденье, а незнакомец грозно нависал надо мной. С не поддающимся описанию ужасом я узнала в незнакомце Вадима.

– А у меня вот... – Я зачем-то стала показывать ему свои покрытые язвами руки. – Аллергия на рододендроны!

– Да пошла ты. – Вадим зло ухмыльнулся. – Ты для меня зеро...

Я набрала полные легкие воздуха и спросила:

– Почему, Вадим?

– Ты ведь знала о болезни отца, не так ли? – выдал он неожиданно.

– Вадик!.. Ты что? О какой болезни?! Георгий Петрович давно скончался.

– А при жизни? Ты знала?! Говори!..

– О какой болезни?

– О его слабоумии.

Я растерялась – не знала, что ответить ему. Слабоумие отца всегда было в их семье запретной темой – табу. О нем молчали, как о чем-то неприличном.

– Знала, Вадик. – У меня не получилось соврать. – Мне Валерия Михайловна сама сказала. Незадолго до смерти.

Ни слова не говоря, он влепил мне звонкую пощечину. Я вскрикнула и проснулась.

Я лежала на диване в своем кабинете. Надо мной, бледная и встревоженная, склонилась Вера.

– Людмила Александровна! Боже мой, боже мой... Да что ж – вы и ночевали здесь?

Я молчала, тупо глядя на секретаршу.

– Но вы же уезжали!.. Я часов в десять звонила в офис, секьюрити сказал, что Вадим Георгиевич повез вас на машине... Я думала, в клинику.

– Действительно, в клинику, – хрипло спросонья объяснила я ей. – Но что поделаешь? Не могу я в этой клинике оставаться надолго.

– Почему?

– Не знаю. Мне там страшно. Жутко! У меня клаустрофобия начинается – боязнь замкнутых пространств.

– И что ж?

– Да вот сбежала оттуда!

– Как сбежали?

– Через забор.

– Ну вы даете, Людмила Александровна! Умная, взрослая женщина, а хуже маленького ребенка!.. И чего мне теперь делать с вами?

– Не беспокойся, Вера. Я сейчас домой пойду.

– Одна? И не мечтайте.

– Завари мне, пожалуйста, чаю.

Я встала с дивана, чувствуя во всем теле свинцовую тяжесть. Затылок по-прежнему оставался каменным.

– Людмила Александровна, а давайте я вас в клинику отвезу. Или хотя бы вызову такси.

– Ни в коем случае!

Кое-как справившись с приступом головокружения, я направилась в туалет, но тут опять услышала истошный Верочкин вопль:

– А что у вас с жакетом, Людмила Александровна?

– А что?

– Смотрите, рукав-то как сильно порван! Где это вы так? Наверное, когда лезли через забор...

Я так и замерла, представив себя перелезающей через забор клиники в розовом костюме от Мариэллы Бурани. Надо ж! Столько лет жила тихо-мирно, и вот, пожалуйста! То об стенку башкой шарахают, то насиловать собираются. Да еще через забор приходится лазить.