Если наша догадка верна, становится предельно ясно, за какие именно прегрешения лесное финно-угорское по языку племя колдунов и каннибалов, происходившее от геродотовских кочевников — андрофагов, в готское время подверглось принудительному изгнанию. Людоедство, в древности широко распространенное у многих народов Земли, встречающееся изредка и сейчас у наиболее отсталых представителей Африканского и Азиатского континентов, вовсе не реакция на голод, как это представляется многим. Но практически везде и всегда — элемент примитивной магии, первобытного чародейства, желания посредством поглощения чужой плоти овладеть силой, энергией и мужеством другого человека. И это первобытное колдовство было воспринято пришедшими в регион готами как вредоносное, направленное лично против них. Тем более что объявившиеся в Поднепровье восточные германцы вполне могли в новой для себя области столкнуться с болезнями, иммунитета против которых у них не было. Данные напасти в древности частенько увязывали с кознями иноплеменников.

Конечно, споров нет: андрофаги — самый подозрительный этнос Северного Причерноморья, первые претенденты на роль готских ведьм. Но было бы неплохо проверить нашу версию со всех сторон. Что ж, давайте попробуем проделать это, опираясь на сведения этнографии.

Финно-угорские племена хорошо были известны не только римлянам или германцам. Еще лучше их знали восточные славяне — предки русских, которые называли своих ближайших лесных соседей «чудью» или даже «чудаками». Еще дореволюционный классик науки Василий Ключевский подметил, что предки считали их более чем странными людьми. Возможно, что слова русского языка «чудо», «чудной» (в значении «диковинный, необычный») произошли от этнонима этих загадочных и колдовских этносов.

«Древнейшие жители сего края — поганые сыроеды и белоглазая чудь, кои, приходя в пределы Белозерские, делали великие опустошения: поджигали селения, младенцев и отроков пожирали, взрослых и престарелых разнообразно умерщвляли», — записано в XVIII веке по местным преданиям в Белозерских летописях. Сыроедение — то есть потребление пищи, в первую очередь мясной, не прошедшей тепловую обработку, — черта, которую античные авторы отмечали у гуннов. Людоедство, как известно, отличало андрофагов. Получается, что древняя чудь совмещала в себе привычки обоих племен. Любопытно также, что среди чудских племен еще, по крайней мере, вплоть до XII века существовал довольно нелепый, с европейской точки зрения, обычай. Девушки, выходя замуж, начисто избавлялись от волос. Новгородский архиепископ Феодосий с омерзением писал о погрязших в язычестве чудаках: «Замужние жены и вдовы головы бреют и тем безчинием велико поругание женскому полу» наносят. Как тут не вспомнить, что волосатость у гуннов в целом рассматривалась в качестве отклонения от нормы, с ней всячески боролись{7, 127}.

Похоже, пробил час подвести некоторые промежуточные итоги нашего исторического следствия. В отличие от большинства современных историков, мы решились пойти по следам древней легенды, рассказанной Иорданом, и обнаружили, что большинство привычек, навыков и особенностей этих свирепых дикарей сближает их с традиционными обитателями Восточной Европы, а не с далекими кочевниками монгольских полупустынь. По нашей версии событий, готские «ведьмы» — не кто иные, как финноязычные охотники Левобережья Днепра, которых раньше греки называли андрофагами. Они бежали в степи Азиатской Сарматии, обезлюдевшие в результате гражданской войны, где и встретились с некими монголоидными племенами, выходцами из Сибири или Средней Азии.

Между прочим, в самом факте появления людей североазиатского расового типа в этих местах ничего необычного нет. Сибирские монголоиды издревле проникали на территорию Восточной Европы. Достаточно сказать, что все финские и угорские племена несут в своей крови некоторую толику этого элемента. Кроме того, античные писатели наблюдали в регионе и чистых монголоидов. Таковы, к примеру, аргиппеи Геродота — лысые люди, о которых сказано: «Все они, как мужчины, так и женщины, лысые от рождения, плосконосые и с широкими подбородками»{38}.

Археологи также фиксируют широкое распространение азиатской расы по всей Северной Европе еще со времен неолита. Хотя центр сложения сибиридных монголоидов находился, безусловно, несколько восточнее, в землях собственно Сибири и Забайкалья. Именно там, еще в начале каменного века большая часть племен примитивных таежных охотников и рыболовов отличалась теми же чертами внешности, что были подмечены античными писателями у гуннов, — коренастостью, коричневым цветом кожи, узкими глазами, приплюснутыми, вдавленными носами, широкими и круглыми лицами.

Но черепа подобных монголоидов во множестве встречаются археологам и несколько западнее — на территории Восточной Европы. Причем наиболее ранние находки датируют V–IV тысячелетиями до нашей эры. Проще говоря, низкорослые, темнокожие сибиряки проникали сюда во все времена. Скорее всего, именно они и были тем элементом, что, по словам античных авторов, портил породу восточноевропейцев — бастарнов, феннов и сарматов на рубеже тысячелетий.

Словом, для готских «ведьм» — андрофагов не составило особого труда отыскать темнокожих и узкоглазых «нечистых духов» в степях Северного Причерноморья, чтобы, слившись с ними в единое целое, породить новый народ — свирепых гуннов. Для возникновения этого этноса оказалось вовсе не обязательно «гнать» кучку бедных хунну так далеко на Запад из-под Великой китайской стены.

Конечно, современные историки, включая того же Гумилева, не могут не сознавать, что различий между гуннами и теми, кого они им прочат в прародители, слишком много. Одной лишь «деградацией» все объяснить невозможно. Под давлением аргументов своих оппонентов Гумилев вынужденно признает участие в генезисе будущих «сотрясателей Вселенной» местных восточноевропейцев, не отказываясь, впрочем, при этом от своей главной идеи: «Тезис о широкой метисации пришлого, тюркского элемента и местного, угорского, элементов, — пишет он, — при нашей реконструкции хода событий подтверждается, а это объясняет проблему несходства хунну и гуннов»{59}. Оставим пока без внимания тот факт, что Лев Николаевич безапелляционно записал хунну в разряд тюрок, хотя само это замечание более чем спорно.

Поговорим об ином. Обратим внимание на тот антропологический вариант смешения, что нам предлагает отечественный классик. Итак, обладающие незначительной монголоидной примесью северокитайские хунну завоевали и поглотили еще более европеоидных угров (неких родственников современных венгров) и в результате образовались гунны с их ярко выраженной монголоидной внешностью — низкорослые, темнокожие, круглоголовые, плосконосые, почти лысые, своим видом шокировавшие римлян и готов. Можно ли в это поверить? Если какой-нибудь собаковод-любитель будет уверять всех, что, скрестив английского дога с немецкой овчаркой, он получил в потомстве болонок, разве не подымут в обществе на смех подобного фантазера? Или законы генетики на человеческие расы уже не распространяются?

Факт участия в этногенезе гуннов какого-то из местных — очевидно, угорских или финских — племен на сегодняшний день, как видим, уже никем не оспаривается. Но чтобы получить на выходе людей с гуннским обликом, необходимо в качестве другого элемента метисации взять народ с резким преобладанием тех черт внешности, которые отметят европейцы у «сотрясателей Вселенной». Хунну таковыми быть не могли.