Так что заваливаюсь в свою комнату, развожу огонь в камине, радостно падаю в кровать и даже не морщусь, когда под боком устраивается гоблин, которому стоит помыться.

Аид садится на край кровати и выжидательно смотрит на меня.

— Что? — спрашиваю сонно. — Все остальное завтра. Сейчас я хочу только спать, чего и тебе советую, поспи часок-другой. Тут есть вторая кровать, так что отвали.

— Ты обещал.

— Потерпи. Никуда твои гоблины не убегут.

— Гоблины? — Федя удивленно поднимает голову.

— Угу.

— Семья? — спрашивает недоверчиво.

— Семья. Но все завтра, а сейчас я спа-а…

Мне залезают на грудь, и даже с закрытыми глазами я чувствую его проникновенный взгляд. И тут я понимаю: спать — это небезопасно для моей жизни. Вот ведь подстава!

До трех утра рисую карту, подписываю реки, деревни, огороды, кусты. Каждый раз мне заявляют, что ничего не поняли и просят объяснить снова… Аид в итоге наглеет вконец и называет мое творчество каракулями недоросля. Я не выдерживаю и лезу в драку. Побитый, но все такой же гордый, Аид садится за стол и кладет передо мною новый чистый лист.

— Рисуй заново.

Фыркаю и отворачиваюсь.

— И слезай со стола. Ваши пятые точки не оставляют никакого простора для воображения.

— Не понял?

— Лист помнешь!

Скрипнув зубами, спрыгиваю, пододвигаю ногой табуретку и снова склоняюсь над листом бумаги.

— Вот! Это — река. Ясно?

— Почему квадратная?

— Она не квадратная, просто так загибается. Примерно.

— Ладно. Река.

— Это — лес.

— Скорее, щетина.

— Убью.

— Уже. Своим творчеством. Ладно, что дальше?

— Гр-р-р-р…

— Не рычи, поверь, быстрее от этого я от тебя не отстану.

— А мы сразу пойдем искать семью Феди? — сонно интересуется гоблин и зевает.

— Да, только убери ногу с листа, — зло отвечает Аид.

— Только без меня! — на всякий случай говорю громко и четко. — У меня тут контракт, работа, слушатели, гастроли.

— Тебя что-то заносит, — сообщает Аид скептически. — И вообще, темно уже. Где свеча?

— Ты ее на пол уронил.

— Ну извини!

— Не извиню! Где эти троллевы спички?

— У Феди.

— Дай сюда! — говорим хором.

Так, спокойно. Надо успокоиться. Вдох, вы-ыдох. Вдох.

— Ну и какого хрена ты смотришь на меня, как на клопа с претензиями? — скриплю клыками и стараюсь сдерживаться из последних сил.

— Ты очень точно сейчас себя описал. Ладно. Считай, что я пережил щетину леса и квадрат реки. Что дальше?

— Горы.

— И почему, интересно, я не удивлен?

— Теперь-то что не так?!

— Они у тебя как грудь у девушки. Нежные, овальные и с пипочками.

Все. Я его точно убью!

— Это так и есть! Они такой формы! А это — холмы!

— Представляю, как я буду демонстрировать рисунок крестьянам, прося показать, где именно находится волосатая грудь.

— Это лес! В горах он тоже есть.

— Меня повесят на ближайшем дереве как извращенца.

— Вот тут, у основания гор — пещера! В бору!

— О нет, мои глаза!

— Я смотрю, к тебе вернулось хорошее настроение. — Я уже на грани нервного срыва.

— Ну да. Я понял: не все в моей жизни было так уж плохо. У тебя детство еще покруче моего.

— Ты мое детство не трогай!

— Ой, а Федя знает, где это.

Тяжело дышим, хватаем друг друга за грудки и застываем у стола. У меня на руках и лице — чернила, в кулаке зажато сломанное перо. Аид довольно скалится и щурит заплывающие от синяков глаза. Переводим взгляды на гоблина, с восторгом изучающего измятый кусок бумаги.

— Я помню, помню! Это недалеко. Три дня пути! Я помню!

— Вот, — отпускаю эльфа. И на всякий случай отхожу к постели. — А ты говорил — непонятно. Даже гоблин понял!

— Он там был, вот и догадался с двадцатой попытки.

— Вот бери его и вали туда, раз такой умный.

— И уйду! Но чтобы ты через неделю был тут, понял?

— Зачем это? — выгибаю дугой бровь.

— Ты от меня так просто не отделаешься, — с ангельским видом сообщает эта сволота.

— Так мы еще вернемся? — наивно уточняет гоблин со стола.

— Нет! — Это рявкаем мы оба.

А потом я снова рисую, поясняя маршрут. Аид тащит снизу еду и вино, которое повар отдает с видом мученика. А гоблин засыпает прямо на столе, перетащив перед этим на него подушку. Ну еще бы. Ведь на столе стоят еда и вино.

Просыпаемся только к полудню, и я тут же вызываюсь проводить обоих до ворот. Аид, впечатленный моей услужливостью, долго щупает мне лоб. Я героически сдерживаюсь и не добавляю ему синяков. А в три часа дня уже машу рукой двум маленьким фигуркам, вышедшим за ворота города и пустившимся в долгое и, надеюсь, опасное путешествие за дружбой.

Все. Свобода! Наконец-то, наконец-то я — одинокий бард, бросающий вызов миру.

Ура-а-а!

Насвистывая себе под нос ненавязчивый мотивчик, я разворачиваюсь и, сунув руки в карманы куртки, отправляюсь гулять по городу, разглядывая при этом витрины магазинов и прикидывая, как именно проведу ближайшие пять дней.

Жизнь прекрасна!

Я молод, красив, одинок и талантлив. И у меня нет никаких обязательств ни перед родными, ни перед работодателем, ни перед кем! Что хочу, то и творю. Куда хочу, туда и иду. Проходящие мимо существа с их серыми лицами, серой одеждой и тоской в глазах вызывают лишь смех и желание подразнить.

Что у тебя? Обхамил продавец? А ты ему его же товаром в лицо запустить не пробовал?

Избей рыбака его же рыбой и запусти тортом в нос пекарю, а не бреди уныло домой, то и дело огрызаясь на окружающих.

А у тебя что? Ограбили?! Так пойди, купи арбалет, найди этих гадов да расстреляй их в упор в мягкое место. Пусть они сесть не смогут до конца жизни!

Изменила жена? Прекрасно! Вот пусть он теперь с ней и мучается. А чтобы им было весело — обоих вынимай из постели и гони на улицу пинком под зад в чем мать родила! Пущай валят на все четыре. Поверь, «он» просто еще не в курсе, какое «сокровище» заполучил.

Гхыр, меня аж распирает. Надо срочно что-то сделать, куда-то пойти, залезть, спеть!