Голос Багратиона без всяких микрофонов и усилителей звучал так, что без труда доносился до самых дальних углов огромного зала совета. Его светлость, насколько мне было известно, еще не успел выжать из государыни чин канцлера, но уже не первую неделю руководил заседаниями высшего имперского органа.

А это, как ни крути, почти то же самое… особенно когда удается занять кресло, предназначенное по регламенту самому императору или, по меньшей мере, его наследнику или полномочному представителю.

И уж конечно Багратион позволил себе подобное не случайно и уж точно по собственному недомыслию. Нет, ничуть – он преднамеренно показывал и аристократам, и армейским чинам, и уж тем более всем остальным, кто здесь хозяин… Или скоро станет им с молчаливого согласия государыни императрицы, цесаревич Павла и всех остальных.

Впрочем, сегодня я собирался «воевать» не с Багратионом. При всех наших разногласиях по определенным вопросам, у светлейшего князя едва ли найдется много возражений… С его-то чуть ли не республиканскими взглядами.

Поднимаясь на трибуну, я чувствовал некоторое… еще какое волнение, чего уж там. Пожалуй, даже больше, чем год назад перед дуэлью с Воронцовым. В конце концов, тогда моим противником был всего один бестолковый дворянский недоросль. А сегодня зеленого новичка, которому не так давно исполнилось семнадцать, готовился сожрать если не весь цвет столичной знати, то его половина – уж точно. Я отыскал глазами свое опустевшее кресло и тайком вздохнул. Обычно почетное место в первых рядах среди родовитых старых князей занимал дед, и сегодня его поддержка была бы как никогда кстати.

Но – нельзя. Если в зале совета присутствует глава рода, наследник непременно будет выглядеть ряженым болванчиком или марионеткой, которую дергают за ниточки, заставляя плясать и говорить только то, что дозволил старший.

Так что – все сам, Горчаков. Справишься.

– Доброго дня, уважаемые члены Государственного совета! – произнес я.

Я тоже обошелся без усилителей, использовав только родовой Дар. Вышло не так уверенно и зычно, как у Багратиона – и все же меня наверняка услышали даже в самых дальних углах зала. Для мага выше седьмого класса такой трюк с голосом не представлял особого труда, но пару очков в глазах старшей знати я, похоже, все-таки набрал: несколько седовласых старцев одобрительно закивали.

– Уверен, половине из вас и так прекрасно известно все, о чем о я сегодня буду говорить, – размеренно произнес я. – А остальным известна моя репутация.

Кто-то из середины едва слышно фыркнул – видимо, решил, что зарвавшийся князенок набивает себе цену, ссылаясь невесть на что. Но старики в первых рядах слушали молча, и вряд ли хоть один заподозрил меня в глупом хвастовстве или пустословии.

– Многие в Петербурге называют меня либералом. – Я сделал паузу и, улыбнувшись, продолжил. – Занятно слышать подобное – особенно от тех, кто уже многие годы знаком с моим почтенным дедушкой. И знают его, как самого ревностного из всех блюстителей традиций Империи, которую строили отцы тех, кто сейчас здесь в этом зале.

Главы родов в первых рядах снова закивали, и до моих ушей донесся шепот. Чуть настороженный – но скорее одобрительный, чем означающий осуждение или недовольство.

– Уверяю вас, милостивые судари – не так уж много найдется тех, кто чтит старые законы больше, чем род Горчаковых, – продолжил я. – И именно поэтому я сейчас стою здесь перед вами. Светлейшими и сиятельными князьями, чьи фамилии звучат уже не одну сотню лет. Перед потомками тех, кому титул был пожалован за заслуги российскими государями. Перед теми, кто заслужил высокий чин личной отвагой, доблестью и преданностью стране и короне. – Я поднял взгляд, заглядывая на самые задние ряды зала. – И перед теми, кто по праву занимает место среди достойнейших людей Империи, хоть и не носит ни орденов, ни чинов, ни титулов!

Я снова на мгновение смолк, дав аристократам, воякам и статским чуть пошептаться. Было, о чем: почтить в речи тех, кто заправлял всем Госсоветом, стоило в любом случае – но я обратился и к выходцам из простого народа, которых здесь обычно старались не замечать и чуть ли не в глаза называли лапотниками.

И вот эти самые лапотники теперь подобрались на своих креслах в углах зала – впрочем, как и чуть ли все до единого передо мной. Вряд ли такой трюк пришелся по душе родовитым старикам, но своего я уж точно добился.

Теперь меня внимательно слушали все до единого.

– Я стою здесь, чтобы напомнить о древнем и священном долге аристократов, который в нынешние непростые времена едва ли почитается – а многими и вовсе предан забвению! – Я чуть возвысил голос. – Когда-то давно главы родов имели право сидеть за одним столом с правителем. Тогда еще не императором и не царем, а великим князем. Достойнейшим из достойных, старшим над остальными и первым – но первым среди равных себе! Ваши прадеды, – Я подался вперед и чуть склонился над трибуной, чтобы старики лучше меня видели, – помнили, что истинный аристократ служит в первую очередь народу и стране, и лишь во вторую очередь – короне.

Конечно, я никогда бы не позволил себе процитировать излюбленную дедову фразу до конца – но кое-кто из присутствующих наверняка не раз слышал ее целиком. Почтенные старцы в первых рядах заулыбались и принялись переглядываться, едва заметно кивая.

– С тех пор многое изменилось, но и в наше время не следует забывать о долге, – снова заговорил я. – Сейчас государство нуждается в поддержке родов даже больше, чем нуждалось раньше. И именно поэтому мы должны не цепляться за бесполезные и порой даже опасные пережитки прошлого – а напротив, первыми отказаться от них!. И убедить собственным примером тех, кто пока еще не готов услышать голос разума. Мы – главы и наследники княжеских родов! – Я обвел взглядом передние ряды. – И я призываю вас забыть былые раздоры, оставить в прошлом обиды и сплотиться против общего врага.

– Против кого? – едва слышно буркнул кто-то из князей.

– Увы, это мне пока еще неизвестно. – Я чуть склонил голову. – Но все мы помним, что случилось в столице и за ее пределами за последний год. И причина тому только одна – с нашей страной уже ведется война! И тот, кто считает иначе – лишь закрывает глаза на очевидное.

Одного слова оказалось достаточно, чтобы весь зал тут же всколыхнулся, как Ладога от резкого порыва ветра. Почтенные члены Госсовета загалдели, вскакивая с мест. Кто-то явно примеривался, как бы без особых последствий усомниться в моем душевном здоровье – но большинство явно скорее соглашались. И так рьяно, что Багратиону пришлось призвать всех к порядку.

– Да, вы не ослышались, милостивые судари, – продолжил я, когда в зале чуть стихло. – При всем желании я не найду другого слова. Россия или уже вступила в войну, или вот-вот вступит. Боюсь, мы уже не можем предотвратить неизбежное – но подготовиться к нему пока еще в наших силах. Я не буду говорить о перевооружении армии, производстве отечественных панцеров или необходимости вложения сотен тысяч и миллионов казенных рублей в боевые дирижабли. Не буду говорить и о том, что все это едва ли можно осуществить без отлаженного и масштабного производства… Нет, милостивые судари. Все это и так очевидно любому, кто имеет право называться разумным человеком. – Я на мгновение смолк, набирая в легкие воздуха. – Я же хочу сказать о том, без чего невозможно само производство. Конечно же, речь идет о людях. Простых рабочих, которые сами по себе являются основой благосостояние и родов, и самого государства и уж тем более…