Но в эту ночь сон к нему не спешил. Обрин лежал на спине, глядя на звезды и яркую, как фонарь, луну.

Он шел по узкой тропе, под переплетенными ветвями громадных деревьев. Оглянувшись, он увидел бесконечный, уходящий во тьму туннель с редкими пятнами лунного света.Обрин пошел дальше. В ночи он не слышал ни крика сов, ни шороха листьев – лишь собственные тихие шаги. Впереди, на перекрестке, показался яркий лунный колодец. Там, на камне у края тропы, сидел воин – огромный, с серебрящимися при луне волосами. Белая борода, заплетенная в две косицы, ниспадала на серебряный панцирь. В земле рядом с ним торчал двуручный палаш-клеймор с серебряной рукоятью и большим багровым камнем в эфесе.

– Красивый клинок, – сказал Обрин.

Воин встал, оказавшись на добрый фут выше него, и проговорил зычным басом:

– Он хорошо послужил мне.

Обрин заглянул в его глубоко посаженные, холодные глаза цвета ненастного неба, но страха не ощутил.

– Где это мы? – спросил он.

Воин обвел рукой три дороги, берущие начало в колодце света, и сказал:

– На распутье.

Обрин заметил, что у незнакомца только одна перчатка – выкованная из железа, но на вид гибкая, точно кожаная, – и спросил:

– Кто ты?

– Странник, побывавший во многих краях. Я поднимался на горы и скакал по равнинам. Одни дороги прямые, другие извилистые, но легких среди них нет.

– Да, воинские дороги. Мне ли не знать их. Ни очага, ни дома, ни близких. Железный Путь. – Обрин почувствовал усталость и сел.

Воин опустился на камень рядом.

– Каким же путем ты идешь теперь?

– Иду, куда мне велят. Какой еще выбор может быть у солдата? Семнадцать лет я служу барону. Я видел, как умирали друзья, и пыль многих стран ложилась на мои сапоги. Плечо у меня болит, колено не любит долгой ходьбы. Еще три года, и я могу обратиться за своим гектаром земли. Может, и обращусь – если еще не забуду к тому времени, как ее обрабатывать, землю. Ну, а ты куда путь держишь?

– Новых дорог для меня больше нет. Я тоже хотел возделывать землю, выращивать скот, но меня попросили исправить одно мелкое зло. Охота одного дворянина, скача через поле, растоптала игравшего там ребенка. Девочке переломали все ноги, а заплатить за лечение родителям было нечем. Я пошел к тому дворянину и потребовал правосудия.

– Можешь не продолжать, – вздохнул Обрин. – Правосудия для бедняков не было, нет и не будет. Он, должно быть, рассмеялся тебе в лицо?

– Нет. Он велел меня высечь за дерзость.

– А девочка?

– Она осталась жива. Я пошел к дворянину еще раз, и он заплатил.

– Что же побудило его передумать?

– Он не передумал. Остался при своем мнении. Я насадил его голову на пику и спалил его дом. Пожар пылал ярко – он освещал небо на много миль и зажигал людские сердца. Тридцать лет это пламя не угасало.

– Боже! На тебя объявили охоту?

– Само собой. А потом я сам стал охотником.

– И удача сопутствовала тебе?

– Всегда. До последнего дня.

– А что случилось в последний день?

Воин лениво вытащил меч из земли. Рубин горел, как свежая кровь, в клинке отражалась луна.

– Мы выиграли войну. Наша земля стала свободной. Я думал, что никого из моих врагов больше нет в живых – непростительная ошибка для воина. Однажды я ехал и смотрел, как собираются тучи над вершиной Хай-Друина. Меня застали врасплох. Мой благородный конь донес меня до опушки леса и только тогда пал мертвым. Люди, напавшие на меня, сражались когда-то на моей стороне и даже бывали отличены. Не друзья, но товарищи по оружию – ты понимаешь. У меня сердце разрывалось, когда я убивал кого-то из них. Телесные раны по сравнению с этим не значили ничего.

– Но за что они так на тебя ополчились?

Воин пожал плечами и снова вонзил палаш в землю.

– Я был королем, Обрин. Держался высокомерно. К одним снисходил, других не замечал вовсе. Каждый день ко мне приходили с просьбами не меньше десяти человек. Освободив их от власти тирана, я сам в их глазах стал тираном. Быть может, они были правы, кто знает. Я их не сужу.

– Как же ты выжил, сражаясь против стольких врагов?

– Я не выжил.

– Значит… ты дух? – поразился Обрин.

– Мы оба с тобой духи, Обрин, только ты можешь вернуться в живую плоть, а я нет.

– Ничего не понимаю. Зачем я здесь?

– По моему зову.

– Для чего ты позвал меня? Я не король, я ни для кого ничего не значу.

– Слишком уж ты к себе строг. – Рука в железной перчатке легла на плечо Обрина. – Ты всего лишь сбился с пути. Сейчас ты стоишь на распутье и волен выбрать другую дорогу.

Обрин огляделся. Все дороги казались одинаковыми, все уходили под древесные своды.

– Но я не вижу между ними никакой разницы.

– Ты прав, – кивнул король. – Все дороги ведут к смерти, Обрин. Ее не избежишь, но один верный путь все-таки есть.

– Как же найти его? – невесело засмеялся Обрин.

– Если сам не знаешь, найди человека, который уже идет этой дорогой, и следуй за ним. Следуй за своим сердцем, Обрин. Его огонь осветит тебе путь.

Обрин вздрогнул и пробудился. Светало, но звезды еще не погасли. Мысли мутились, во рту стоял такой вкус, точно он съел барсука. Сев, он не сдержал стона. Правое плечо разболелось. Обрин вылез из-под одеял, помочился у соседнего дерева. Все, считая и пленника, еще спали. Он сплюнул и стал разминать правую руку.

Часовой спустился с холма, отдал честь.

– Никаких происшествий, сержант, только на юге замечены всадники.

– Горцы? – Хотя едва ли, подумал Обрин. В горах лошадей мало.

– Никак нет. Думаю, это солдаты из Цитадели. Далеко очень, толком не разглядишь.

– Разводи огонь, надо завтрак сготовить. – Обрин пошел к ручью, разделся до пояса, обмылся холодной водой. Колларин присоединился к нему.

– Хорошо ли спалось, сержант?

– Мне всегда хорошо спится.

– Во сне ничего не снилось?

Обрин набрал воды в пригоршни и шумно напился. Искатель говорил странно, будто о чем-то просил.

– Снилось кое-что, – ответил сержант. – А тебе?

Искатель кивнул и снова задал вопрос:

– Понял ты, к чему этот сон?

– А разве во снах есть какой-то смысл?

Колларин, понизив голос, заговорил шепотом:

– Он уже приходил ко мне. В Цитадели, когда я шел по следу той женщины. Сказал, чтобы я оставил ее в покое. Я и оставил, только лесничего согласился выследить. Знаешь, кто этот человек?