«Может, не стоит позволять ей сидеть все время в своей комнате и рисовать, — сказала бабушка Феннелли ее родителям, когда Клэр оканчивала школу. — Пусть запишется в музыкальный кружок или еще куда». Ее родители расхохотались от одной мысли, что Клэр будет выступать перед публикой. Но Найл не смеется над ней.

— Вот сюда, — сказал Найл, указав подбородком на магазин, чтобы она не проехала. — Деньги есть?

Ни на легкой кофточке без рукавов, ни на юбке с запахом не было карманов. Ей не пришло в голову захватить кошелек. Значит, у нее нет удостоверения личности и спиртное ей не продадут. Ей только что исполнился двадцать один, и никто не продаст ей алкоголь без удостоверения. Придется идти Найлу. У него не станут спрашивать документы.

Она порылась в бардачке и среди заколок для волос и солнечных очков обнаружила несколько монеток.

— Вот…

— Не глуши мотор.

По радио исполняли знакомую песню, и, чтобы отвлечься, Клэр попыталась подпевать. Но она знала лишь одно слово — «Ра-а-а-дуйтесь», пела неважно и боялась, как бы он не услышал. Потом зазвучала следующая песня, ее Клэр тоже узнала, но опять не помнила слов, только что-то про границу с Мексикой. Все это — воспоминания из другого мира, из жизни на кампусе.

Песня еще не закончилась, а он уже скользнул на сиденье. Она включила зажигание и выехала с парковки. Когда проехали несколько кварталов, он вытащил из-за пазухи бутылку ирландского виски. Хлебнул и закрыл горлышко пробкой, не предложив ей. Устроился на сиденье поудобнее и уставился на ее профиль.

— Если ты без кошелька, ты и без прав, так? — Она кивнула, и он прищелкнул языком. — А разве в Штатах не запрещено ездить без прав?

Они проехали еще один квартал в молчании.

Он сложил губы трубочкой и причмокнул:

— Вот так и попадаются, Клэр. Забывают о мелочах. Спотыкаются на ровном месте.

— Если бы я знала, чего ты хочешь, сказала бы, что у дяди Пэта есть ирландское виски. — Она сама с трудом расслышала, что говорит.

Но он услышал. И еще раз прищелкнул языком:

— Не могу же я тырить у собственного дядюшки.

Поглядев на нее еще с минуту, кивнул, будто принял какое-то решение. Крепко сжал ее бедро. Жар поднялся от бедра к паху, достиг живота, и она с трудом удержалась, чтобы не нажать на акселератор. Или вообще отпустить педаль.

— А ты ничего, — заметил он. — Давай-ка свернем налево. К лесу.

Его рука все еще сжимала ее бедро. Значит, магазин — проверка. И она ее прошла. Он пошел ради нее на риск, потому что хотел проверить, можно ли ей доверять. На ее руках и ладонях выступили капельки пота, лицо и шея пылали так, что воздух показался прохладным. Она включила сигнал поворота и повернула руль влево.

— Тут хорошо, спокойно, — сказал он.

Резко выключил радио — она даже не успела заглушить мотор. Вечер в парке был таким тихим, что, казалось, слышно дыхание деревьев. Она опустила взгляд на его голые руки. И в первый раз заметила, что бледная кожа усыпана веснушками.

— Voilà, — сказала помощница Марко, будто объясняя что-то ребенку. — J’ai fait un bon conditioning aussi[52]. — Она обернула плечи Клэр полотенцем и заботливо указала на кресло, где ждал Марко.

Клэр последовала за ней, одной рукой придерживая края полотенца, другой сжимая сумочку. В зале было шумно: гудели фены, играла музыка и болтали посетительницы. Она села в кресло и положила сумочку у ног. Взглянула в зеркало.

— Пошли.

Дверцы машины со щелчком отворились. Они шли друг за другом, удаляясь от лесной дороги, он — впереди, пока не достигли заросшей мягкой травой полянки, с которой было видно машину. Он устроился на траве с сосновыми иголками и отхлебнул из бутылки. Она опустилась на землю рядом с ним. Он протянул ей бутылку, но она покачала головой. Он обнял ее одной рукой и притянул на траву. Над ними были сосны, дубы, и клены, и умирающие вязы, верхние ветки которых, покрытые желтыми листьями, мерцали в лунном свете, и вокруг стояла тишина, только булькало виски, когда он подносил бутылку ко рту.

— Тебе здесь нравится, — произнес он утвердительно.

— Да.

— Ты всегда сидишь в саду или расставляешь цветы на столе.

Он положил руку на ее бедро, и она подумала, что они, словно два написанных под копирку листка, лежат рядом, прижавшись друг к другу, и дышат в унисон.

— У тебя бывает, что хочешь сказать, только не словами?

Именно это она чувствовала сейчас и почти каждый день своей жизни.

Она уснула при бледном свете луны. Проснулась на заре от солнечного света, проникшего сквозь ветки деревьев. Он тоже не спал, глядя, как занимается утро. Поднялся и носком ботинка отшвырнул пустую бутылку в кусты. Она подняла ее и пошла за ним.

Она всего лишь хотела убрать мусор, но потом долго не могла расстаться с той бутылкой. Вернувшись домой, он отправился в свою комнату досыпать, а она пошла в ванную и вымыла бутылку. Когда все в доме встали, она поставила туда букет из диких цветов и отнесла к себе в комнату. Бутылка стояла на тумбочке рядом с ее кроватью до конца лета. Потом отправилась с нею в Кембридж и стояла в ее комнате. Вплоть до того дня, когда она вернулась из Дублина.

— Café? Un jus d’orange? — Ассистентка набросила ей на плечи свежее полотенце и зашпилила его большой серебряной заколкой.

— Oui, merci. Un café[53].

Появился Марко во всеоружии: с расческой в правой руке и огромным феном в левой. Он был немногословен, что Клэр считала очень ценным качеством для парикмахера. С ним ей не приходилось вести беседу, стараясь перекричать жужжание фена. Хотя бы из-за этого она останется его клиенткой.

Они обменялись несколькими любезностями, исключительно по-французски, и он провел расческой по ее волосам.

— Как дети?

— Благодарю, все в порядке. Сегодня чудесный день.

— Говорят, июнь будет теплым.

Волосы расчесаны, разделены на пробор, зачесаны вперед. Беседа прервалась. Он бросил расческу в сетку для инструментов и окутал ее голову облаком лака. Выбрал из набора длинную и тонкую круглую щетку и включил фен, сосредоточившись на работе: прядь за прядью приподнимал волосы надо лбом и укладывал в прическу.

Ассистентка принесла кофе, и Марко, сжимая в руке фен, словно пистолет со взведенным курком, готовый к выстрелу, подождал, пока она сделала глоток. Поставила чашку на блюдце. Черный кофе, кола и пиво. В то лето Найл поглощал их литрами. Но она ни разу больше не видела, чтоб он пил ирландское виски, хотя пустая бутылка с той ночи так и стояла рядом с ее кроватью. В следующий раз она увидела, как пьют «Джеймсонз», через три года после исчезновения Найла, когда встретила Эдварда и в первый раз за эти три года обратила внимание на мужчину.