— Отлично, — сказал Марко. — Сначала вымоем?

Хорошо, что не побеспокоила Эдварда. И еще лучше, что не пошла в полицию. Она подняла руки и встала, подол халатика соскользнул ниже колен. Помощница Марко провела ее к раковине, усадила, отклонила ей голову назад, так что шея с обеих сторон касалась прохладного фарфора. На голову потекла вода, уши наполнила приятная теплая влага.

В мире много темнолицых крепко сбитых мужчин, с испорченной стероидами кожей. Почему бы среди них не оказаться еще одному — с веком, наполовину скрывающим глаз? Разве она так уж внимательно смотрела на него? Поначалу старалась не глядеть ему в глаза, а потом они рядом шли по улице. Подумать только, она бы явилась его защищать, его привели бы на допрос, и оказалось бы, что это совершенно другой человек. Она бы не только поставила под удар сегодняшний ужин — она сделалась бы посмешищем. И потом стали бы говорить, что она сошла с ума. Или намеренно солгала из сочувствия тому делу, за которое борется убийца. Именно так все теперь и происходит: несогласие с мнением подавляющего большинства приравнивается к подрывной деятельности, особенно если она имеет хоть малейшее отношение к терроризму. Когда Джейми купил футболку с лозунгом против войны в Ираке, Эдвард попросил его не носить ее. «По крайней мере, в школу, — сказал он. — Я знаю, у тебя ничего подобного и в мыслях нет, и уважаю твое право на собственное мнение. Но кое-кто станет говорит, что ты поддерживаешь „Аль-Каиду“».

Разумеется, Джейми носил футболку. С самого раннего возраста он становился на дыбы при малейшем намеке на несправедливость. Однажды пришел домой из садика со следом укуса на руке — не отдал обидчику свой завтрак. И разумеется, когда президент Буш угрожал вторжением в Ирак, Джейми присоединился к многочисленным участникам акций протеста на парижских улицах. Как-то даже приставал с вопросами к приглашенному на ужин сотруднику американского посольства, пока не вмешался Эдвард. Очень неловко получилось. Но Джейми молод. Молодым легко прощают их взгляды и основанные на них поступки, однако со временем за все приходится держать ответ. Полиция утверждает, что человек на фотографии был членом экстремистской организации, но не уточняет, когда именно. Может, бедняга совсем мальчишкой бездумно ввязался во что-то — подписал обращение, сочиненное старым школьным приятелем, участвовал в паре митингов, которые устроил сосед, и в конце концов его имя попало в список членов организации, объявленной вне закона, а он был всего лишь пылким, ни в чем не повинным студентом. Или молодым человеком, только что получившим первую работу. А может, он был самым обычным парнем, по настоянию друга, или родственника, или любовницы совершившим страшную ошибку, след которой с тех пор тянется за ним. Если его арестуют и он предстанет перед судом, эта единственная ошибка может стоить ему жизни.

И все-таки… Вряд ли он абсолютно невиновен, даже если и не совершал убийства. Потому что когда-то он сделал выбор и его тогдашняя молодость не может служить оправданием. Но если он все же имеет отношение к убийству, пусть и косвенное? От этой мысли у нее голова пошла кругом. А она-то стояла с ним рядом на улице, слушая его болтовню о йогурте и о том, что едят француженки! Вдруг у него на руках кровь невинных детей и женщин и их души невидимыми крыльями еще касались его широких плеч?

На полицию будет оказано сильное политическое давление, чтобы дело раскрыли как можно скорее, иначе население ударится в панику. Теперь все готовы поверить чему угодно о ком угодно, едва речь заходит о терроризме. Терроризм слишком страшен и бесчеловечен. Полный крах цивилизации.

Клэр вздрогнула, дернула головой, и вода потекла по шее за воротник.

— Ça va, Madame?

— Oui, oui, excusez moi[49].

Она снова отвела голову назад, стараясь не касаться шеей раковины, чтобы помощница Марко вытерла ей шею.

Кроме Найла, на чьих поминках присутствовали родственники и друзья, чье тело осмотрел коронер, — почему же ей до сих пор кажется, что она видит его? — никто не должен был знать о ее поездке в Дублин и о том, что там произошло. «Ты меня не видела», — предупредил ее человек в гостинице — и она решила, что предупреждение касается их обоих. Как и обещал Найл, никто не попросил у нее паспорт. Платила она наличными. Никто из знакомых или родственников ни разу не видел их с Найлом наедине. Все думали, что на протяжении тех двух летних месяцев они просто жили под одной крышей, относясь друг к другу вежливо, но не пытаясь сблизиться. Даже когда она возила его по Восточному коридору, всегда ждала в машине, на пляже, в комнате мотеля, чтобы их не увидели вместе. Тех, кому они все же попались на глаза, можно пересчитать на пальцах одной руки: официантка в ресторанчике, уборщица в мотеле, сборщик платы на автостраде. Вряд ли кто из них вспомнит ее или Найла через двадцать лет. Двое из многих тысяч влюбленных пар на отдыхе, которым эти люди наливали кофе, за которыми убирали постель, у которых брали десятицентовики. Даже если кто-то из них скажет, что узнал ее, вряд ли это сочтут надежным свидетельством. Через двадцать-то лет? Хотя сама она ничего не забыла.

Помощница отняла руки от головы Клэр. Клэр открыла глаза и взглянула на нее.

— Madame?

— Oui?

— J’ai dit: la temperature de l’eau? Ça va?

— Excusez-moi. Oui, c’est parfait[50].

Вновь полилась вода, образуя пузырьки вдоль линии волос на ее высоком лбу. Клэр, не раздумывая, опять закрыла глаза. Руки помощницы прикоснулись к ее голове. Скользнули к шее и вернулись назад, растирая и с легким нажимом поглаживая кожу. По вискам текли капельки воды, попадая на щеки. Все беды начались двадцать лет назад в тот момент, когда она вышла из душа, вся мокрая, и увидела, что он стоит в ванной. Интересно, как бы все сложилось, если бы она вскрикнула, схватила полотенце или просто отвернулась. Или хотя бы покраснела. А она лишь произнесла: «Ты». И больше ни слова. Стояла перед ним голая, а вода стекала на пол, образуя лужицу вокруг ног. Это она-то, которая в бассейне переодевалась в отдельной комнате, а в спортзале натягивала штаны и футболку, стоя на крышке унитаза, расположенного рядом с кабинками. Ей показалось, что от легкого дуновения ветерка — или от легкого движения его рук — вода, покрывающая ее, пришла в движение и унесла прочь изнурительную жару того лета и жар ее тела. Он взял полотенце, поднял руки и принялся вытирать ее руки и плечи, а капельки воды все стекали с ее длинных волос по спине.

С тех пор она много раз возвращалась в воспоминаниях к этому мгновению. Восхитительное ощущение, что жара исчезла. Что исчезли напряжение, неуверенность, attente[51]. И радость, которую она тогда почувствовала. О которой до сих пор вспоминает с огромным волнением.