* * *

В понедельник, в пять часов дня, в Рузвельтовской комнате Белого дома Буш председательствовал на совещании заместителей руководителей главных ведомств. Он приказал временно приостановить все программы американо-советских обменов, но так, чтобы их можно было легко восстановить. Если путч провалится, он хотел иметь возможность быстро восстановить нормальные отношения между двумя странами.

Заместитель директора ЦРУ Ричард Керр перечислил признаки того, что в Москве еще не все потеряно: линии связи с Западом продолжали действовать; Ельцин, бросая вызов путчистам, сидел в Белом доме; на улицах солдаты вылезали из танков и пытались успокоить возмущенных москвичей.

Керр сказал: «Короче говоря, господин президент, это не похоже на традиционный путч. Он осуществляется не очень профессионально. Они пытаются постепенно, один за другим, захватывать контроль над крупными силовыми центрами, а нельзя победить в путче, если действовать по этапам».

Задетый за живое публичной критикой за то, что он вроде бы проявил слишком большую терпимость к путчу, президент стремился ужесточить свою позицию. Просмотрев проект заявления, которое он должен был зачитать, Буш вспомнил о тревоге Валенсы, Гавела и Анталла в связи с тем, что сторонники жесткой линии могут попытаться вновь захватить контроль в их странах. Он сказал: «Я тут не вижу ничего о Восточной Европе».

В комнате совещаний Белого дома Буш теперь произнес то, от чего утром всего лишь отмахивался: он сказал: «неконституционный» и «незаконный». Он поддержал призыв Ельцина к восстановлению на своем посту Горбачева и изложил свои требования: лидеры путча должны продолжать продвижение Советского Союза к демократии; уважать избранных на основе конституции руководителей и не нарушать прав человека; соблюдать все договоры и воздерживаться от применения силы против республик или других «демократически избранных правительств», что являлось ссылкой на Восточную Европу.

Он «не заинтересован в новой «холодной войне», сказал Буш, но будет «избегать всеми возможными путями» действий, которые могут придать путчистскому Комитету какую-либо «законность или оказать поддержку».

Министр иностранных дел России Андрей Козырев, которого Ельцин отправил в Западную Европу, позвонил Аллену Уайнстейну из Центра за демократию, существующего в Вашингтоне на частные средства и поддерживающего в последнее время отношения с окружением Ельцина. Козырев продиктовал заявление, в котором назвал первоначальную реакцию Запада на путч «двусмысленной и даже разочаровывающей», и подчеркнул, что сейчас «не время для умиротворения». Уклончивое утреннее заявление Буша, сказал Козырев, сыграло на руку заговорщикам-путчистам, которые «некоторое время верили, что их усилия обманули Запад». Козырев, однако, добавил: «Более поздние заявления… исправили это неправильное представление».

В своем письме Бушу, полученном им утром в понедельник, Ельцин попросил президента установить «оперативный контакт» с ним на время кризиса. Это была прямая открытая просьба, чтобы Буш позвонил ему в русский Белый дом. Но Буш и его советники из Совета национальной безопасности не хотели этого делать. Они считали, что должны попытаться связаться вначале с Горбачевым, иначе может показаться, что администрация списала со счета шансы советского лидера на возвращение к власти.

Телефонный оператор Белого дома послал вызов Горбачеву через Кремль в надежде, что вызов будет передан в Крым: «Президент Буш вызывает президента Горбачева». Голос на другом конце линии сказал: «Один момент, пожалуйста». После паузы оператор в Москве вернулся на линию и вежливо сказал: «Извините, но его сейчас нет». Белый дом пытался в течение дня несколько раз связаться с Горбачевым, но тщетно.

В понедельник вечером Хьюэтт сказал Скоукрофту: «Брент, мы потратили столько усилий, пытаясь добиться связи с Горбачевым. Теперь пришло время позвонить Ельцину. Он явно является ключом к решению этого дела, и мы должны зарегистрировать нашу поддержку прямо у него».

* * *

На рассвете во вторник в Москве войска, окружавшие парламент, пришли в столкновение с сотнями граждан; некоторые из них бросали «коктейли Молотова» в бронемашины. Трое из протестовавших были убиты и еще несколько человек ранены, прежде чем войска отступили.

В Вашингтоне Буш начал этот день рано. В своем укромном кабинете, примыкающем к Овальному кабинету, Буш отпечатал памятку для себя: «Держи связь с Борисом Ельциным». Вскоре он связался с российским президентом по телефону. «Борис, друг мой!» – радостно вскричал Буш. Ельцин заорал: «Я чрезвычайно рад слышать вас». Он сказал, что советские войска окружают Белый дом. «Мы ожидаем нападения, но ваш звонок поможет нам». Толпа наших сторонников на улице около здания возросла до 100 тысяч человек.

– Мы очень хотим сделать все возможное, чтобы помочь. Есть у вас какие-либо предложения? – спросил Буш.

– Главное – это моральная поддержка. Нам нужно услышать заявления, которые обратили бы внимание мира на наше положение, – ответил Ельцин.

– Хорошо, мы это сделаем. Мы сделаем все, что сможем. Мы молимся за вас.

Напомнив о заявлении Буша в понедельник вечером, Ельцин сказал:

– Я слышал о том, что вы сказали вчера. Для нашего народа важно иметь такую поддержку.

Буш спросил Ельцина, что он думает о том, какие позиции занимают другие советские политические фигуры по отношению к путчу. Особенный интерес вызывали Бессмертных и Моисеев, роль которого была особенно важна, поскольку Язов, его непосредственный начальник, связал свою судьбу с заговорщиками.

Ельцин сообщил, что Бессмертных до сих пор был «нейтрален»; он, видимо, ждет, кто возьмет верх. Моисеев тем временем проводит политику Министерства обороны. Другими словами, он, по меньшей мере, поддерживает путч.

После того как Буш услышал голос Ельцина, он начал верить, что в этой драме может появиться герой, который действительно победит злодеев, но это будет не Горбачев, а Ельцин. Как только стали поступать оживленные отклики на его более резкое заявление в понедельник вечером, президент сказал Скоукрофту, что он чувствует себя достаточно обнадеженным, чтобы возвратиться в Кеннебанкпорт: «Я думаю, мы возвратимся туда с чистой совестью», – сказал он.

При перелете на север находившийся на борту самолета № 1 сын президента Джордж, ревностный республиканец, ликовал. Младший Буш видел в советском кризисе напоминание о том, что мир все еще является предательским местом и что опыт его отца в области внешней политики все еще имеет значение. Повстречавшись с репортером в хвостовом отсеке самолета, он спросил его: «Неужели вы думаете, что американцы повернутся теперь к демократам?»

Во вторник вечером американцы пришли к заключению, что, если советские военные планируют нападение на штаб-квартиру Ельцина, оно начнется перед рассветом. Передав свою вахту Гомперту, Хьюэтт пришел домой и сказал жене: «Если мы сможем пережить ночь без нападения, то все это может действительно очень скоро кончиться».

В Оперативной комнате Гомперт использовал и передачи телекомпании Си-эн-эн, и разведывательные сообщения для того, чтобы вести наблюдения за передвижением войск, танков и военных самолетов. Все свидетельствовало о том, что применение силы угрожает Прибалтийским странам, а также Ельцину. Действуя зловеще знакомым образом, советские войска захватили радио– и телевизионные станции в Литве и Эстонии. Гомперт отпечатал резкое заявление для возможного опубликования, если случится самое худшее. В нем будет объявлено о немедленном разрыве всех экономических связей с Советским Союзом и будет звучать призыв к советским солдатам не подчиняться своим командирам.