— Но они пытались убить вас трижды в течение двух дней!

— Уточняю: в течение двадцати трех часов.

— Вам нельзя здесь оставаться, они вас знают.

—В Вашингтоне они знают меня еще лучше. Может, даже организуют депутацию, чтобы приветствовать меня по прибытии, хотя я предпочел бы с ней не встречаться. Кроме того, мне будет звонить Гарри, и я должен увидеть его, поговорить с ним. Это необходимо.

—Потому у вас здесь телефон?

— Да, мне нужно позвонить кое-кому еще. Из округа Колумбия. Я доверяю... я вынужден доверять. В частности, моему боссу.

Де Фрис заказала официанту бокал «Шардоне». Тот уже собрался уйти, когда Лэтем протянул ему телефонный аппарат.

— Подождите. — Карин дотронулась до руки Лэтема. — Возможно, вы кое о чем забыли.

— Вполне вероятно. Как вы заметили, за двадцать с чем-то часов в меня трижды стреляли. Так что же я забыл? Свое имя? Меня зовут Ральф, не так ли?

— Не пытайтесь рассмешить меня.

— Что, черт возьми, я упустил? Имейте в виду, пистолет лежит у меня на коленях, и время от времени я смотрю по сторонам, чтобы убедиться, не надо ли им воспользоваться.

— На улице полно полицейских; ни один террорист не отважится — на убийство в таких условиях.

— Вы прекрасно в этом разбираетесь.

— Я была замужем за человеком, который стрелял сам и в которого много раз стреляли.

— Да, я забыл. Штази. Простите. О чем вы говорили?

— Куда позвонит Гарри?

— В мой кабинет или в «Мёрис».

— Я считаю, что неосмотрительно возвращаться туда.

— Можете получить пол-очка.

— Давайте целое. Я права, и вы это знаете.

— Даю, — нехотя согласился Лэтем. — На улицах полно народа, оружие может находиться в нескольких дюймах от меня, а я об этом и знать не буду. Если уж они пролезли в ЦРУ, то проникнуть в посольство — плевое дело. Ведь так?

— Как вы объяснили вашему начальнику нападение на авеню Габриель? Какую охрану он рекомендовал?

— Я ничего ему не рассказал. С этим можно подождать... У него проблема труднее, намноготруднее, чем то, что случилось со мной.

— Неужели вы и впрямь так великодушны, мсье Лэтем? — спросила Карин.

— Вовсе нет, мадам де Фрис. Все происходит с такой быстротой, а проблема, стоящая перед нами, так сложна, что мне не хотелось морочить ему голову.

— Вы можете сказать мне, в чем ваша проблема?

— Боюсь, что нет.

— Почему?

— Потому что вы задали этот вопрос.

Карин де Фрис откинулась на спинку банкетки и поднесла к губам бокал.

— Вы все еще не доверяете мне? — тихо спросила она.

— Мы говорили о моей жизни, леди, и о распространяющихся спорах ядовитого гриба, который чертовски меня пугает. Он должен внушать ужас всему цивилизованному миру.

— Вы судите с большого расстояния, Дру. А я — с близкого, находясь «на месте», как говорят американцы.

— Это — война! -хрипло пробормотал Лэтем, устремив на нее горящие глаза. — И мне не нужны отвлеченные понятия!

— В этой войне я отдала вам мужа! — воскликнула Карин, резко подавшись вперед. — Чего еще вы хотите от меня? Как заслужить ваше доверие?

— Зачем оно вам так нужно?

— По очень простой причине, которую я объяснила вчера. Я видела, как прекрасного человека погубила ненависть, которую он не умел сдерживать. Она сжигала его месяцы, даже годы, я не могла этого понять, а потом поняла. Он был прав!Ядовитое облако ужаса повисло над Германией, более плотное на востоке, чем на западе, — «один монолит зла вместо другого; они жаждут крикливых вождей, ибо никогда не изменятся», — говорил Фредди. И он был прав! -Обессилев от этого всплеска чувств, Карин прикрыла глаза, в которых стояли слезы, и шепотом добавила: — Его пытали и убили, потому что он узнал правду.

Узнал правду.Дру внимательно смотрел на женщину, сидевшую напротив него, и вспоминал, какое возбуждение охватило его, когда он узнал правду об отце Виллье, старике Жоделе. И какой страх он испытал оттого, чтоэто правда. Они с Карин одинаково реагировали на такие факты. Они не могли ни лгать себе, ни скрывать гнев, переполнявший их.

— Ладно, ладно, — сказал Лэтем, положив руку на ее сжатые кулачки. — Я расскажу вам кое-что, не называя имен, но несколько позднее... в зависимости от обстоятельств.

— Согласна. Это часть обучения, не так ли? «Осторожнее: химикаты».

— Да. Держа правую руку под столом, Дру быстрым настороженным взглядом оглядел вход и соседние столики. — Ключ ко всему — отец Виллье, его родной отец...

— Актера?Статьи в газетах... старик, покончивший с собой в театре?

—Я расскажу вам об этом потом, а сейчас выслушайте самое плохое. Он действительно отец Виллье, участник Сопротивления, которого немцы схватили и довели до сумасшествия в концлагерях много лет назад.

— В дневных выпусках газет появилось объявление, — прервала его де Фрис. — Виллье прекращает спектакли — возобновление «Кориолана».

— Какая глупость! — вырвалось у Лэтема. — Там сказано почему?

—Что-то о старике и о том, как огорчен Виллье...

— Больше, чем глупость, — сказал Лэтем. — Настоящий, черт побери, абсурд! Виллье — такая же крупная мишень, как и я сейчас!

— Не понимаю.

— Вам этого и не понять, но все это каким-то непостижимым образом связано с моим братом.

— С Гарри?

— Досье на Жоделя, отца Виллье, находившееся в Центральном разведывательном управлении, исчезло из архива...

— Как и информация из компьютеров «АА-ноль»?

— Поверьте мне, столь же тщательно охраняемых, как и досье. А в этом досье упоминалось имя одного французского генерала, который был не просто завербован нацистами, а стал их адептом, фанатически преданным идее высшей расы.

— Какое значение он может иметь теперь? Ведь это было столько лет назад... Без сомнения, его уже нет в живых.

— Так или иначе, важно не это. Именно он создал то, что продолжает действовать сейчас: организацию здесь, во Франции, которая вербует миллионы людей во всех частях света, пополняя ряды немецких нацистов. Это то, что привело вас в Париж, Карин.

Де Фрис озадаченно смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— А какое отношение все это имеет к Гарри? — спросила она.

— Брат привез список людей, — сочувствующих нацистам здесь, во Франции, в Соединенном Королевстве и в моей стране. Сколько там человек, я не знаю, но этот список обладает взрывной силой, ибо в нем названы влиятельные люди, даже обладающие политической властью. Те, кого никто и никогда не мог заподозрить в подобных симпатиях.